Падение титана, или Октябрьский конь

При условии, что писатель придерживается исторических событий и подавляет искушение привить свое собственное, современное мировоззрение, свою этику, мораль и свои идеалы людям, жившим в рассматриваемый период, роман — это отличный способ исследовать другое время. Он разрешает писателю залезть в умы персонажей и идти по лабиринту их мыслей и эмоций. Роскошь, непозволительная для профессиональных историков, но она дает возможность достаточно связно изложить факты, которые иначе непонятны, таинственны и нелогичны. На протяжении этих шести книг я брала внешнее обрамление жизни некоторых очень известных исторических личностей и пыталась на этой основе создать правдоподобных, живых людей, с очень сложной внутренней организацией, в которой, исходя из здравого смысла, им не вправе никто отказать.

Я занялась тем периодом по трем причинам. Во-первых, другие писатели обычно не доводят повествование до конца, до смерти героя. Во-вторых, связь тех времен с современной западной цивилизацией состоит в том, что многое в наших собственных системах юстиции, управления и коммерции заимствовано у Римской республики. И последнее, но не менее важное. Редко бывает так, чтобы в один исторический период на исторической сцене выступало так много чрезвычайно одаренных людей, находящихся в непосредственном знакомстве друг с другом. Марий, Сулла, Помпей Великий — все были известны Цезарю и все так или иначе оказали влияние на формирование его жизненных устремлений, подобно другим знаменитым историческим деятелям, таким как Катон Утический и Цицерон. Но к концу этой книги все они уходят, включая Цезаря. Что достается от них Риму в наследство — это внучатый племянник Цезаря, Гай Октавий, который станет императором Цезарем, а потом Августом. Если я не остановлюсь сейчас, я не остановлюсь никогда!

А теперь о деталях.

Призрак Уильяма Шекспира всегда будет довлеть над нашим представлением о Бруте, Кассии, Марке Антонии и об убийстве Цезаря. Принеся извинения Барду, я решила довериться более древним источникам, которые свидетельствуют, что Цезарь, умирая, ничего не говорил и что у Марка Антония не было шанса произнести пламенную надгробную речь — толпа не дала ему сделать это.

Читателя могут заинтриговать некоторые менее известные вещи этого, вообще-то лучше всех прочих изученного, периода. Например, марш Катона по суше в провинцию Африка и судьба головы Брута. Другие, такие как сражение при Филиппах, до того запутанны, что в них трудно разобраться. Два наиболее авторитетных древних источника — Плутарх и Светоний — нуждаются в дополнениях десятков и десятков других, включая Аппиана, Кассия Диона и Цицерона (письма, речи, записки).

В одном я позволила себе вольность по отношению к историческим утверждениям. Это касается предполагаемой трусости Октавиана во время кампании, закончившейся сражениями при Филиппах. Чем больше я углублялась в изучение ранних лет его карьеры, тем менее правдоподобной казалась мне эта трусость. Множество других аспектов его поведения на этой стадии указывают, что в отсутствии смелости его упрекнуть нельзя. Он обладал поразительной стойкостью и энергично, с апломбом Суллы или Цезаря, предпринял два марша на Рим, и это в свои неполные двадцать. Между прочим, я вовсе не одинока во мнении, что парень украл военные деньги Цезаря.

По размышлении о так называемой трусости мне пришло в голову, что может иметься физическая причина подобного поведения Октавиана. Меня натолкнуло на это утверждение, что Октавиан «спрятался в болотах» во время первого сражения при Филиппах, сражения, которое, как известно, подняло такую массу пыли, что Кассий из своего лагеря даже не мог видеть лагерь Брута. Я считаю, что в этой пыли и кроется ответ на загадку. Что, если Октавиан страдает астмой? Астма — опасная для жизни болезнь, которая с возрастом может пройти или усилиться, на ее течение очень влияют разные примеси в воздухе, от пыли до цветочной пыльцы и паров воды, ее усиливают и эмоциональные стрессы. Это все не противоречит тому, что нам известно о молодом Цезаре Августе. Может быть, после того как он укрепил свою власть, стабилизировал личную жизнь и с помощью золота Египта вновь поднял империю, приступы астмы стали меньше мучить его, а то и совсем прекратились. Он путешествовал, но заядлым путешественником, таким как Цезарь, отнюдь не являлся, да и таким здоровьем, как у Цезаря, похвастать, похоже, не мог. Если у Октавиана была астма, тогда все, что случилось с ним во время кампании в Македонии, становится логичным, включая его бегство к морскому бризу и более чистому воздуху соленых болот, когда вся сухая земля покрыта пеленой удушающей пыли. Моим обращением к астме я не пыталась сделать Октавиана хорошим, это просто попытка объяснить его поведение разумным способом.