Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима

В четыре часа на батарее, где стояла большая пушка, послышались трубные звуки, затем пять герольдов медленно приблизились к воротам; за ними ехал невооруженный сановник.

Константин понял, что это был посол султана, и отправил к нему навстречу Джустиниани и графа Корти. Они вернулись с известием, что Магомет требует в резких и угрожающих выражениях сдачи Константинополя.

Император отвечал, что готов платить султану дань. Магомет отверг это предложение и объявил, что пойдет на приступ.

X. Ночь перед приступом

Артиллерия Магомета действовала с различным успехом против остальных константинопольских стен. Итальянец Иероним и генуэзец Леонардо де Лангаско, защищавшие Влахернский порт, не могли спасти деревянных ворот, и они были обращены в прах плавучей батареей. Иоанн Грант и Федор Каристос, которым были поручены Кампарийские ворота, печально смотрели на громадные трещины и обвалы в этих воротах. В таком же положении находились братья Павел и Антонин Бачиарди у Адриапопольских ворот. На Селимврийских воротах, где защитой руководил Феофил Палеолог, еще гордо развевался императорский флаг, но внешние стены башен также были свалены и наполняли ров. Только Гавриил Тревизан со своими благородными четырьмястами венецианцев сумел удержать в прежнем виде городскую стену от Акрополя до ворот святого Петра. Зато венецианец Контарино, охранявший верхнюю часть Золотых ворот, не мог воспрепятствовать туркам сделать большую брешь, в которую могла проехать телега, и вообще Золотой Рог, благодаря неспособности или измене князя Нотария, был совершенно потерян для христиан. От Семи Башен до Галаты турецкий флот, вытянувшись против Мраморного моря, покрывал воду как бы сетью. Одним словом, час штурма настал, и с 24 мая до вечера 28-го Магомет принял все меры для подготовки этого решительного шага.

Теперь он поддерживал бомбардировку лишь настолько, чтобы греки не могли исправить городские стены. Из орудий стреляли только изредка. Но никогда энергия Магомета не достигала такого накала. Прежде он отправлял через гонцов свои приказания к начальникам отрядов, а теперь он потребовал их к себе. Вряд ли когда и где было видно такое сборище мусульманских и немусульманских князей, пашей, беев, шейхов и предводителей различных орд, такая пестрая смесь костюмов и оружия, такого табуна разукрашенных лошадей, такого скопища герольдов и трубачей. Казалось, что весь Восток, от Ефрата и Черного моря до Каспия и Железных ворот на Дунае, собрался тут в полном вооружении. Однако избранные представители различных племен держались в стороне друг от друга, бросая взгляды исподлобья, так как между ними существовали ссоры и зависть; если же они не вступали в открытый бой между собой, то их удерживал страх пятнадцати тысяч янычар, цвета армии султана, каждый из которых, по словам старого летописца, был гигант по росту и атлет по силе, превосходивший вдесятеро силу обыкновенного воина.

В продолжение этих четырех дней только один человек находился постоянно за спиной Магомета, как вечный советник и наперсник: это был не Халил, не Саганос, не мулла Курани, не дервиш Акшен-Сед-Дин, а князь Индии.

— Государь, — сказал он, когда султан объяснил ему, что хочет позвать на совет всех своих военачальников, — все люди любят блеск; умные люди легко подчиняются тому, что пленяет глаз, а дураки поддаются легко внешнему эффекту. Раджи в моем отечестве всегда руководствуются этой философией. Им часто приходится собирать совет из своих сановников, и они всегда украшают свою залу или палатку как можно богаче. Я нарочно говорю это, государь, чтобы ты мог, если желаешь, последовать их примеру.

Действительно, когда все военачальники вошли в палатку Магомета, то были поражены собранными в ней богатствами вокруг трона, на котором восседал султан. Но, приняв совет князя Индии, он, однако, настоял на одном.

— Я не хочу, чтобы они приняли меня за политика или дипломата, а желаю, чтобы я остался в их глазах воином. Поэтому по левую сторону моего трона встанут визири, придворные и все сановники, а по правую я помещу своего коня в роскошном уборе и с моим мечом на седле.

Как он сказал, так и сделал: военачальники, войдя в палатку, с изумлением увидели, что направо от трона, на богатом хорассанском шелковом ковре, стоял конь падишаха.

Так как среди допущенных на военный совет военачальников находились не только магометане, но и христиане, а потому аргументы султана не могли всем понравиться, то им была дана аудиенция отдельно.