Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима

Полночь. Небо покрыто тучами, моросит дождь. Все улицы Константинополя пусты, мрачны. Куда делось все население? Оно попряталось в погреба, в подземелья и склепы под церквами. В этих мрачных убежищах безмолвно-тихо плакали женщины и дети, со страхом прислушиваясь днем к свисту ядер, а ночью дремля в тревожном беспокойстве.

Однако не во всем городе было пусто и безмолвно. По улицам, шедшим от святого Петра к гавани, к воротам святого Романа и Адрианопольским, двигалась масса людей, которые, при мерцании факелов, тащили какой-то громадный темный предмет. Впереди ехал верхом вооруженный человек. Это был граф Корти, и он перевозил галеру, которую Джустиниани хотел обратить в баррикаду для защиты ворот святого Романа, представлявших уже бесформенную груду камня.

В последнее время граф Корти сделался предметом всеобщего удивления: чем более усиливалась опасность, тем удваивались его мужество и энергия. Он поспевал всюду, и его видели везде: он был и в полуразрушенных башнях, и во рву, и в контрподкопах, которые велись греками. Его подвиги вселяли ужас в неприятеля. Он не знал ни минуты отдыха, ни днем, ни ночью. Смотря на него с восхищением, греки спрашивали друг друга, что могло руководить этим чужестранцем, которому, в сущности, не было никакого дела до их города. Лица, близко к нему стоявшие, и, конечно, император знали, что он носил на шее красный шелковый шарф и бросался в бой с криком: «За Христа и Ирину», но они только считали его рыцарем княжны и не подозревали о его любви к ней. Один только Магомет понимал тайный смысл подвигов своего соперника. Для этого ему стоило только прислушаться к тому, как билось страстью его собственное сердце.

В то самое время, когда граф Корти перевозил галеру по улицам Константинополя к воротам святого Романа, Константин находился в святой Софии. С каждым днем его уныние и отчаяние увеличивались. Он чувствовал близость падения города и вместе с тем падение империи. Теперь он сидел один за решеткой перед алтарем и ждал, пока священники начнут службу. Неожиданно послышались снаружи церкви многочисленные шаги, и Константин увидел с удивлением, что в церковь входила процессия тех монашеских братств, которые злобно восставали против него и уже неделями не приближались к святому храму.

В голове императора блеснула мысль, что, может быть, Господь просветил отуманенные умы братьев. Быть может, они поняли, что, не принимая никакого участия в защите города, они подвергали опасности не только империю, но всю христианскую церковь на Востоке. Не думая о своем достоинстве, а только радуясь раскаянию грешников, Константин встал, подошел к решетке и отворил ее.

Монахи, по обычаю, преклонили перед ним колени.

— Братья, — сказал он, — давно уже вы не делали чести являться в этот святой храм. Как василевс, я приветствую ваше возвращение под его своды и встречаю вас радушно именем Бога. Я подозреваю, что ваше появление здесь имеет какое-нибудь отношение к тем опасностям, которые грозят не только нашему городу и империи, но и святой Христовой вере. Встань кто-нибудь из вас и скажи мне, зачем вы пришли сюда в этот ночной час.

Старый монах в серой рясе встал и произнес:

— Государь, ты, конечно, знаешь древнее предание о Константинополе и святой Софии, но, прости мне, тебе, быть может, неизвестно недавнее предсказание, которое мы считаем достойным веры. Согласно этому предсказанию неверные войдут в город, но в ту минуту как они поравняются с колонной Константина Великого, с неба снизойдет ангел, вручит меч человеку низкого происхождения, который тогда будет сидеть у подножия колонны, и прикажет ему отомстить за народ Божий; тогда устрашенные турки обратятся в бегство, и их не только прогонят из Константинополя, но и оттеснят до пределов Персии. Это предсказание вполне нас успокаивает, и мы нисколько не боимся Магомета; но ты, государь, простишь нам, что мы желаем доставить честь освобождения Константинополя его вечной защитнице — Богородице. Мы пришли сюда, чтобы испросить разрешения взять Панагию из церкви Одигитрии и передать ее до утра на попечение женщин нашего города. Завтра же в полдень, по твоему разрешению, государь, они соберутся в Акрополе и понесут святую Панагию на городские стены.

Старик и монахи опустились на колени.

Из-за полумрака, царившего перед алтарем, монахи не могли рассмотреть лица императора. Оно дышало злобой и презрением. Как! Они не выказали ни малейшего раскаяния, не обнаружили желание послужить на городских стенах за святую церковь, не высказали ни слова одобрения его поступкам, и это в такую минуту, когда он хотел просить у Бога ниспослания ему сил для достойной смерти за свой народ. Он бросил на них оскорбленный взгляд, и, чтобы собраться с силами для ответа, он молча отошел шага на два и, опустившись на колени, стал молиться.

Через несколько минут он вернулся и спокойно сказал: