Падение царского режима. Том 1

Штюрмер. – Нет, они были поставлены жизнью. Вопрос волостной реформы, который был давно поставлен…

Председатель. – У вас было представление о способе его разрешения?

Штюрмер. – По отдельным вопросам, конечно… Я имел взгляд на волостную реформу… Относительно земства – то же самое, что нужно итти дальше! Потом о мелкой земской единице…

Председатель. – Вы говорите, что давно эти вопросы поставлены на очередь? Но чем ваша программа и ваше отношение к этим вопросам отличались от предыдущего или предыдущих министров?

Штюрмер. – Я этим не занимался… Я занимался постольку, поскольку вопросы проходили в отдельных случаях в Государственном Совете, – на обсуждение отдельных комиссий… Я не изучал их специально. Мне было поручено ими заняться и поставить их во главу угла. Я занимался этим четыре месяца.

Председатель. – А какова была ваша программа, в качестве министра иностранных дел?

Штюрмер. – В качестве министра иностранных дел моя программа была достаточно точно высказана… Во-первых, я ни о чем более не заботился, как о поддержании союзников: с ними бороться… против немцев… Первое, что было основой, – было полное сочувствие и содействие Франции, Англии и частью Италии, которая потом присоединилась… А затем, – внутренняя задача была направлена к тому, чтобы заливы получить и Константинополь!… Я был очень рад, что уже велся разговор между моим предшественником и послами… И все время хлопотал об этом… Это было очень трудно! Сначала Англия оказывала противодействие. Я добился того, чтобы было опубликовано безотлагательно… В особенности, когда начался польский вопрос – когда поляки просили, чтобы им были даны известные права: я настаивал, чтобы сначала русский народ получил и знал, что его ожидает!… Но это – воля государя. – (Русский скажет: – а нам-то что?…) Опубликовать, что есть соглашение с Англией и Францией и что этот союз даст нам в будущем Дарданеллы, Босфор и проливы… Тут я встречал некоторые затруднения. Не могу в подробностях говорить, – но в общем, могу сказать, что сначала Англия согласилась – согласие было дано… Но для меня важно было это обнародовать. И против этого сначала Англия, а потом Франция протестовали до конца октября… И только, когда была составлена моя речь, которую я старался внести это в последних числах октября – наконец, было получено согласие тех и других на то, чтобы это было обнародовано…

Председатель. – Ответьте нам, пожалуйста, на последний вопрос, естественно вытекающий отсюда: вопрос о том, при каких условиях вы оставили пост министра иностранных дел и председателя Совета Министров?

Штюрмер. – Извините… Я совершенно откровенно говорю, – считая, что вы понимаете, что я говорю открыто, – что здесь две стороны, между которыми идет борьба… Разумеется, когда идет борьба, участники этой борьбы должны употребить все силы, чтобы победить. Я исхожу из того, что было так и прежде… Во-первых, я скажу следующее: со времени, как я был назначен и выступил 9-го февраля в Думе в первый раз, я ни разу не помню, чтобы было, до конца сессии, какое-нибудь недоразумение или затруднение!… Дело было так, что Дума была на меня в претензии. Я не хлопотал о закрытии ее. Многие мне говорили: «Отчего вы Думу не закрываете? – «Потому что она не кончила своего дела». – «Когда же она закончит свои дела?» – «Так, в 20-х числах июня…» Тогда Дума и была закрыта. Затем, когда она открылась 1-го ноября, то картина совершенно изменилась. Я должен сказать, что в конце ноября Родзянко был у меня (у меня болела нога) и нашел необходимым сообщить, что со мной Дума работать не будет…

Председатель. – Это когда было?

Штюрмер. – Это было в октябре, за несколько дней до открытия Думы. Он сказал: «Имейте в виду: Дума не будет с вами работать!…» Я сказал, что и увольнение зависит не от меня лично… И решил, что, очевидно, не могу остаться, раз будет препятствие к совместной работе Думы и правительства… К сожалению, в день открытия Государственной Думы я уехал в Государственный Совет после речи Родзянко и не слышал речи Милюкова, который совершенно напрасно меня обвинял… Если бы я был там, я бы сказал, что никаких взяток не брал, никаких взяток ни с кем не делил!… Я, к сожалению, этого не мог сделать. Озлобление, повидимому, было настолько сильное, что я не мог и думать выходить на кафедру, не подвергая правительство, в лице своего председателя, каким-нибудь нежелательным выходкам…

Председатель. – Вы не могли выходить?

Штюрмер. – Я знал, что если я выйду на кафедру, тогда будет такой скандал, который будет не ко мне относиться лично, а как к председателю Совета Министров и к Совету Министров…

Председатель. – Но вы только что сказали, что когда приехал Родзянко и когда он сказал вам, что Дума не может с вами работать, то вы сказали, что уход зависит не от вас. Но, тут, когда правительство, в вашем лице, не могло появляться перед Думою, каково было ваше отношение?