Падение царского режима. Том 2

Председатель. — Какие еще вопросы стояли перед вами, кроме продовольственного, в течение февраля?

Голицын. — Самый важный, это — созыв думы и желание совместно с нею работать и как-нибудь сделать эту работу возможной.

Председатель. — Значит, вы готовились к открытию думы 14 февраля, и у вас было совещание с Родзянко и Щегловитовым?

Голицын. — Это было не совещание, они съехались совершенно случайно, и вот тогда мы разговаривали, и я надеялся, что как-нибудь все наладится. Риттих выступал с докладом по поводу продовольственного дела. На меня доклад произвел хорошее впечатление.

Председатель. — Скажите, пожалуйста, вы помните, что в течение февраля одним из обсуждавшихся вопросов, был вопрос о произнесении речи в думе 15 февраля Керенским?

Голицын. — Да. По поводу этой речи мне кто-то из министров или служащих канцелярии говорил, будто Керенский сказал речь, чуть не призывавшую к убийству государя. Мне это показалось сомнительным. Я прочел стенограмму, пропущенную председателем государственной думы, — там ничего подобного не было. Тогда я обратился к председателю государственной думы Родзянко с просьбой прислать мне непроцензурованную стенограмму его речи. Но Родзянко мне в этом отказал. Этим дело и кончилось.

Председатель. — Так что вы по собственной инициативе написали ему?

Голицын. — По собственной инициативе. Я не допускал возможности, чтобы была произнесена именно такая речь и такие слова, как мне передавали. Очень многое хотели представить не в том виде, как на самом деле происходило.

Председатель. — Вы написали, встречая надобность в этой речи?

Голицын. — Да.

Председатель. — А какое употребление вы хотели сделать из этого?

Голицын. — Откровенно говоря, если бы Керенским было сказано то, что мне передавали, т.-е., что он сказал такие слова: «надо убить государя и царскую фамилию», — я считал бы своей обязанностью передать это судебной власти. Я очень был рад, что не подтвердилось это.

Председатель. — Относительно самого права обращаться с таким требованием к председателю государственной думы у вас не возникало сомнений?

Голицын. — Нет. Это не было требование, это была просьба: «Имею честь покорнейше просить», и когда он мне отказал, я не настаивал.

Председатель. — На вас никто в этом отношении не производил никакого давления?

Голицын. — Нет.

Председатель. — Скажите, вам известна фамилия Куманина? Это чиновник особых поручений V класса, заведующий министерским павильоном.

Голицын. — Да, я знаю его.

Председатель. — На него не было возложено обязанности давать справки о том, что делается в думе?

Голицын. — Безусловно. Он после каждого заседания представлял мне письменные доклады о том, что там делается, что там говорили.

Председатель. — Вы не из его доклада об этом узнали?

Голицын. — Нет. Может быть, это были просто городские слухи.

Председатель. — Позвольте перевести вас к третьему моменту — к двадцатым числам февраля. В двух словах скажите, как с точки зрения председателя совета министров вы представляли себе тогдашнюю политическую атмосферу и факты, сюда относящиеся? То-есть, что делали вы, что делал совет министров в то время, скажем, с четверга, 23-го февраля?

Голицын. — Сначала я думал, что это просто уличные беспорядки, которые могут сами собой прекратиться. Но затем, когда они стали принимать более серьезные размеры, когда было употреблено оружие, я увидел, что дело является более серьезным, и говорил, что, если министр внутренних дел и вообще правительство не в силах справиться с уличными беспорядками, то, конечно, такое правительство никуда не годно, и оно должно уйти. Затем, 27-го, в понедельник, у меня утром собрались некоторые министры. Было не заседание совета министров, а простое совещание; каждый говорил о своих наблюдениях, своих впечатлениях, и никто не предполагал, что это разыграется так быстро, так решительно.

Председатель. — Будьте добры остановиться несколько подробнее на этом. Значит, 23 февраля у вас было заседание совета министров, в четверг?

Голицын. — В четверг не было. Я помню, что в пятницу (обыкновенно заседания были по вторникам и пятницам), я утром к часу дня поехал в совет министров, поехал, как всегда, по Караванной, — на Невском совершенно спокойно, улицы были пусты. Затем, по окончании заседания совета министров, в 6 час., мне шоффер говорит, что ехать тем же путем нельзя, потому что на Невском много народа. Я поехал кругом.

Председатель. — А 23-го февраля не было ли у вас заседания совета министров в вашей квартире?

Голицын. — 23-го, в четверг? Кажется, нет.

Председатель. — Вы не помните, тут был Хабалов?

Голицын. — Нет, это было позже. Это было, кажется, в субботу или в воскресенье. Но до пятницы я не подозревал даже, что будут такие беспорядки. Как я говорю, я проехал совершенно спокойно в совет министров и назад.