Падение царского режима. Том 3

Маклаков. — Вот, мне кажется, единственный пункт, на котором, если бы я мог говорить открыто, я встретил бы поддержку в думе. Это первое, что мы сделали, когда товарищем поступил Джунковский. Я давно знал его лично, у нас были добрые отношения. Мы, прежде всего, занялись чисткой состава и наблюдением за политическим и общечеловеческим нравственным цензом служащих там.

Иванов. — Где — там? В департаменте полиции и корпусе жандармов?

Маклаков. — Да. Там крупную чистку произвели и, между прочим, много врагов осталось, потому что такие корифеи есть… имена их вы знаете, им пришлось оставить службу. Герасимов был при мне удален; потом — Комиссаров; они, как раз, олицетворение этой системы, которую я в корне отрицал; это не фраза, я могу подтвердить документальными данными, что при всех арестах, которых было очень мало в бытность мою министром, не было случая, чтобы арестованный вдруг скрывался и исчезал. Агентов у нас не было; наблюдение могло быть наружное, а не внутреннее, т.-е. не было соучастничества в преступлениях, которое дало бы возможность ближе подойти к его раскрытию.

Председатель. — Так что, вы утверждаете, что при вас не было секретной агентуры?

Маклаков. — Нет, этого я не говорю. Мы ликвидировали ее постепенно. Заграничную агентуру мы перекроили настолько, что подали записку государю…

Председатель. — Но перекройка платья — есть участие в создании платья.

Маклаков. — Красильников, который заведывал этим, глотал массу денег и считался специалистом по агентурной работе во всей Европе, кроме России. Джунковский поехал заграницу, произвел расследование и свел до ничтожных размеров деньги, которые он получал. Мы не могли сделать этого по службе, мы должны были освещать заграничное настроение. Но система была совершенно другая. Все сотрудники потом исчезли, часть из них была разоблачена Бурцевым в его записках, так что Бурцев, в значительной степени, шел по нашим следам.

Председатель. — На мой вопрос вы, таким образом, утверждаете, что у вас не было секретных сотрудников, но вы ответили: «нет, этого утверждать не могу». Значит, у вас были секретные сотрудники?

Маклаков. — Да, но наблюдали совсем немножко, а так — не было.

Председатель. — Вы говорите, что при вас никто не скрывался от ареста. А вам самому не приходилось кого-нибудь укрывать от ареста или вызволять?

Маклаков. — Был один такой случай. Я получил его в наследие. Было такое дело Шорниковой, она известна в связи с делом о депутатах социал-демократах.

Председатель. — Это — по делу социал-демократической фракции второй думы?

Маклаков. — Эта Шорникова скрывалась, должна была быть арестована, потому что над ней тяготело преступление.

Председатель. — О ней была розыскная ведомость. Она была включена в список лиц, которые подлежат задержанию?

Маклаков. — Да. В один прекрасный день, эта Шорникова пишет письмо директору департамента полиции (кажется, и мне писала), что умирает с голоду, что совершенно не может существовать, что ее никто не принимает, что она отдается в руки правосудия и едет в Петроград. Тогда возник вопрос, что делать; я внес на обсуждение в совет министров. Секретное заседание было на Елагином острове у Коковцова. Предлагали дать ей денег с тем, чтобы она уехала.

Председатель. — Не помните, кто высказывал такое предложение?

Маклаков. — Почти что все. Не могу сказать. Мне пришлось выдержать очень трудную борьбу, потому что я считал, что, если она виновна, то ее надо судить; если не виновна, надо сказать, что не виновна; если я дам деньги, то пристегну свое имя к укрывателям людей, которые значились в розыскных ведомостях. После больших дебатов она была предана суду. Она приехала, ее принял (я уже не был министром), по моей просьбе, Джунковский, ее судили и оправдали.

Председатель. — Мы сейчас перейдем к рассмотрению этого случая ближе. Но мне хотелось бы спросить вас, разве, по-вашему, участие Белецкого в перекройке не исключало возможности уничтожения провокации? Как вы относились к Белецкому? Совместимо ли с Белецким отсутствие провокации, или там, где Белецкий, там и провокация?

Маклаков. — Я отделился от него и просил его уйти. Мы перевели его в сенат. Но не было ни одного служебного поступка, который мог бы дать мне повод убрать его с удовольствием. Я только тогда стал покоен, что дело пошло другим путем, когда явился новый директор департамента полиции — Брюн-де-Сент Ипполит. Он был медлительнее и гораздо менее знающий, а Белецкий работал с утра до вечера.

Председатель. — Как ваши слова вяжутся с тем, что Белецкий проработал с вами весь 1913 год и январь 1914-го, а с Джунковским — с 25 января 1913 года?