— Не было ни одного шага, который бы мне позволил определенно установить, что он… Но у нас все время была не покойна душа, потому что он терпеть не мог сделать что-нибудь неугодное… Если бы узнал, что в думе не так сказал, не так сделал… Это начался бы клубок, который распутать нельзя… В начале 1914 года он ушел. Надо было назначить другого директора департамента полиции. Разобраться в этой области техники, знаний и приемов очень трудно было; я подыскивал заместителя. Сперва думал взять Корсака, прокурора…
Председатель.
— Вам советовали?
Маклаков.
— Нет. Я не знал Белецкого, пока не вступил в должность.
Председатель.
— А потом пришли к убеждению, что этот человек, действительно, не может быть терпим?
Маклаков.
— Да.
Председатель.
— Вы выразили известный взгляд на провокацию. А как же мирится с этим то, что генералом для поручений при вас, как и при ваших предшественниках, продолжал оставаться генерал Герасимов? — Он ушел только в августе тринадцатого года.
Маклаков.
— Да, это верно, но все-таки быстро. Жизнь министра проходит — неделя, как час; это — совершенно сплошное колесо. Ведь приходится ведать 16 департаментов, все сложные, а департамент полиции — самая ответственная область министра.
Председатель.
— Для того, чтобы сменить одного директора департамента, вы потратили целый год. — Вы уверены, что, так сказать, по вашему распоряжению, секретные агенты исчезли? Ведь министр внутренних дел, это — начальник, между прочим, и департамента полиции. Департамент полиции имеет щупальца в стране повсюду. Где тот акт, которым вы заставили отказаться от принципа секретных сотрудников, и почему вы думаете, что секретные сотрудники фактически исчезли?
Маклаков.
— Я бы хотел смягчить… Я не могу поручиться, что во всей России их не было.
Председатель.
— Каким актом министр внутренних дел искоренил эту систему?
Маклаков.
— Всеми отраслями полицейской службы заведывал товарищ министра Джунковский.
Председатель.
— Но вами что же сделано?
Маклаков.
— Мы с ним совместно все это обсуждали неоднократно. Было решено очистить войсковую и морскую части. Я получил в наследие знаменитый процесс Балтийского флота, если припомните. Теперь я боюсь назвать фамилии, но, кажется, там был Орлов, который считался главным обвиняемым… В сущности, он заварил там кашу.
Председатель.
— Он был агентом провокатором, в собственном смысле слова; даже не секретным сотрудником, а подстрекателем. С моей точки зрения, он был главным виновником.
Маклаков.
— В начале 1913 года я просил приехать на совещание министров военного и морского. Оба не приехали, а прислали своих товарищей; кроме того, был флаг-адъютант Нилов, я и Джунковский.[*] В этом секретном совещании я сказал, что мы снимаем всякую внутреннюю агентуру в войсках и во флоте. Я не хотел приплетать свое имя к постыдному делу с Балтийским флотом; я просил, чтобы они, раз навсегда, освободили меня от этого, чтобы не кивали на департамент полиции и чтобы сами предотвращали, если увидят что-нибудь опасное. Таким образом, мы взяли внутреннюю агентуру из двух громадных отраслей жизни России — из армии и флота. С этим постановлением затем согласился совет министров.
Председатель.
— Был журнал совещания?
Маклаков.
— Нет, журнала не было; просто совещание установило такой порядок, и они были уполномочены доложить своим министрам.
Председатель.
— Потом это прошло через совет министров?
Маклаков.
— Нет, совет министров не при чем.
Председатель.
— Только ваше совещание с представителями военного и морского министров? Вы доложили об этом тогдашнему императору?
Маклаков.
— Кто-то составлял докладную записку государю о том, не рискованы ли эксперименты министра внутренних дел; оставлять без надзора такую громадную и серьезную область жизни? Но я его величеству сказал, в чем дело, и государь совершенно со мною согласился. Мы решили не проводить этого на бумаге. — Когда у нас случались недочеты, то соответствующие указания шли на места, за подписью Джунковского, и вызывались, один за другим, начальники охранных отделений, затем — начальники жандармских управлений. Я не принимал, они получали определенные указания от Джунковского; так он верил, это было его credo.
Председатель.
— Зачем же вы пытались сделать это домашним способом (хотя и не достигли, как мы теперь знаем)? Почему вы не издали об этом приказа по своему ведомству?
Маклаков.
— Боюсь вам сказать сейчас. Может, документ там, у вас; циркуляр был, может быть. Я не хочу ввести вас в заблуждение.