— Вы хотели перейти к фактам, касающимся центра, но вы пока привели лишь частные случаи ваших отношений с тремя московскими градоначальниками.
Челноков.
— Формально городской голова не имеет отношений с министрами, и потому направление деятельности министров им ощущается только через посредство градоначальников. Пока Климович был у нас градоначальником, мы особенно безобразного давления не испытывали. Конечно, сколько мог, он нам мешал, но держался на законной почве. Затем явился Шебеко. Постепенно он становился все более невыносимым и протестовал почти всякое наше постановление, которое стремилось отстоять самостоятельность.
Председатель.
— Со слов Шебеко вы можете воспроизвести историю директив, которые были получены из центра, от министра внутренних дел Протопопова?
Челноков.
— Шебеко, во-первых, дипломат, во-вторых, военный человек, в-третьих — человек придворный, следовательно — много не болтал. Только иногда у него вырывалось: «Сам я понимаю, что это зря, но я исполняю определенные приказания». По отношению министров к Москве я должен сказать, что в общем они были всегда предупредительны и всегда обещали все, о чем я просил, как городской голова, а затем, под тем или другим предлогом, эти обещания не исполнялись. Особенно резко это выразилось в деле Общества 1886 года, с которым мы почти три года возились и ничего не добились. Все шесть министров обещали, а затем это сходило на-нет. По политическим вопросам относительно города мне почти не приходилось с ними иметь дела, за исключением первого момента моего утверждения, когда были большие разговоры с Маклаковым. Он говорил: «Никогда я бы кадета не утвердил, но что делать? так сложились обстоятельства» .
Председатель.
— Само собою подразумевалось, что принадлежность к кадетской партии является поводом для неутверждения высочайшей властью?
Челноков.
— То-есть, для представления на утверждение высочайшей власти со стороны министра внутренних дел.
Председатель.
— Это зависело от министра внутренних дел?
Челноков.
— Формально в законе сказано, что городской голова не утверждается, а назначается; и городской думе предоставлено избирать не более двух кандидатов. Таким образом, по закону, государь император мог утвердить кого угодно. Во всяком случае министр внутренних дел должен был представить на утверждение тех или других лиц; для этого была придумана такая форма: не писали, что государь назначил того или другого, а писали, что «министр внутренних дел не нашел возможным представить к назначению, а его величество это обстоятельство одобрил». Они придумали такой обход, чтобы не выставлять, что это распоряжение государя. Так как все эти министры, за исключением Щербатова, принадлежали к реакционному лагерю, то я ограничивал свои отношения с ними формальными рамками. Когда я бывал у Маклакова и он любезно разговаривал со мною, то я ему прямо говорил, что являюсь к нему, как городской голова, официально; он подтягивался, садился против меня и вел официальный разговор. Я избегал вести беседы, выходящие за пределы официальностей, потому что все наши позиции были слишком различны; я понимал, что ни до чего с ними не договорюсь.
Председатель.
— Не припомните ли вы наиболее яркие случаи, когда за счет интересов населения такого громадного центра, как Москва, проводилась реакционная политика центра?
Челноков.
— Самый резкий и определенный случай был — выборы. Думаю, можно сказать без преувеличения, что здесь был дан приказ из центра: хотя председатель казенной палаты Стрекалов и не допускал этой мысли, но ясно было, что вопрос о выборах предрешен; это прямо чувствовалось: заседание проходило в таких нелепых контурах, и все было так явно натянуто, что поведение этих лиц можно объяснить только определенным приказом.
Председатель.
— Не было ли в практике московского самоуправления случая, когда интересы города Москвы сталкивались с частными интересами, стоявшими за спиной реакционных деятелей? Я имею в виду историю с Обществом 1886 года, где интересы Москвы столкнулись с интересами, которые явно поддерживало правительство.