(читает). — «Доверительно. Милостивый государь, Владимир Федорович. При письме от 11-го июня сего года за № 809 ваше превосходительство препроводили мне копию письма, от 1-го июня 1913 года, адресованного товарищем председателя иркутского окружного суда Смирновым члену Государственной Думы Маркову 2-му. Ныне из доставленных старшим председателем иркутской судебной палаты по содержанию этого письма сведений, вместе с собственноручным письмом названного товарища председателя суда, видно, что Смирнов, ознакомившись с предъявленной ему копией письма на имя депутата Маркова, подписанной его фамилией, — признал письмо это подложным, так как никогда в переписке с г. Марковым не состоял и поэтому просит выслать ему подлинное письмо с конвертом, чтобы обнаружить лицо, изготовившее его, выяснить цели, которые это лицо преследовало при написании письма, и доказать полную свою к нему непричастность. Признавая, с своей стороны, желательным предоставить коллежскому советнику Смирнову все средства для установления автора означенного письма, имею честь обратиться к вам, милостивый государь, с покорнейшею просьбою, не найдете ли вы возможным препроводить мне на некоторое время подлинник письма, полученного г. Марковым, вместе с конвертом, каковые документы по миновании надобности будут возвращены вам обратно. Примите, милостивый государь, уверение в совершенном моем почтении и искренней преданности. Подписал: Ив. Щегловитов. № 14719. 10-го октября 1913 года».
Джунковский.
— Припоминаю.
Председатель.
— И вот вас просят прислать это письмо. Г. секретарь, занесите в протокол, что оглашен документ из дел департамента полиции 9-го делопроизводства за № 15, 1917 года. Этот документ относится к 14-му октября.
Джунковский.
— Должно быть, я увидел дело, касающееся судебной власти, и послал его Щегловитову для рассмотрения судебной властью.
Иванов.
— Это добыто путем перлюстрации, т.-е. перехватывания писем?
Джунковский.
— Да, путем перехватывания.
Председатель.
— Таким образом, система перлюстрации была вам известна. Она не имела никакого законного титула. Почему же вы не обратили на это внимания, не настояли на прекращении этого?
Джунковский.
— Это меня не касалось. К делам департамента полиции это не относилось.
Председатель.
— Но, тем не менее, вы пользовались перлюстрацией?
Джунковский.
— Да, мне посылали, конечно. Это считалось по части розыска.
Председатель.
— Вот ваша резолюция: «Совершенно секретно. Это, однако, неприятная история по перлюстрации. К моему возвращению прошу доложить. Может быть, что-нибудь узнается».
Джунковский.
— Да, это я написал.
Председатель.
— Может быть, вы посмотрите? (Показывает бумагу.)
Джунковский
(смотрит). — Да, это моя рука.
Председатель.
— Вспомните пожалуйста, как разъяснилась и чем кончилась эта история.
Джунковский.
— Так это и осталось неразъясненным, насколько я помню, тут написано: «Я лично переговорил с министром юстиции, который просил оставить письмо без ответа».
Председатель.
— Вспомните содержание этого разговора с министром юстиции.
Джунковский.
— Это довольно трудно… Смирнов говорил, что он не писал этого письма, а удостоверить, писал ли он в действительности или нет, не было никакой возможности.
Председатель.
— А путем сравнения почерка?
Джунковский.
— Но ведь самого письма у меня не было.
Председатель.
— Повидимому, однако, оно было у министра юстиции?
Джунковский.
— Нет. Ведь министр юстиции получил копию. Самое письмо пошло по назначению. В перлюстрации письма не задерживались: с них только копии снимались, а письмо шло к адресату. Проверить никоим образом было нельзя.
Иванов.
— Письмо министру юстиции так и не посылалось?
Председатель.
— Как же не посылалось? — «При письме ваше превосходительство препроводили мне копию письма».
Джунковский.
— Это копия. Подлинного письма у меня никогда в руках не было.
Председатель.
— Но как же это, Владимир Федорович, вам стало известно о перлюстрации писем членов Государственной Думы, — Маркова 2-го, например, — и вы не принимаете никаких мер, чтобы установить возвращение к законному порядку?
Джунковский.
— Да, я никаких мер не принимал. Это обычай, который существовал более ста лет. Я знал, я имел прямое доказательство, что и мои собственные письма читали, — и я ничего не мог сделать.
Председатель.
— Т.-е., вы все же делали что-нибудь? Или исходя из того, что тут ничего не поделаешь, даже и попытки никакой не делали?