Падение царского режима. Том 5

Штюрмер. — Ведь не я приехал к императрице по польскому вопросу. Я выслушал от нее, что был поляк какой-то и говорил то-то. Что же я мог сделать? Сказать: я не могу вас слушать?

Председатель. — Разве вы не могли сказать: государыня, это не относится к вашей компетенции?

Штюрмер. — Нет, я этого не мог сказать.

Председатель. — Вы должны были сказать, что это вопрос государственный, разрешение которого последует, когда нужно.

Штюрмер. — Я сказал, что это зависит еще и от союзников. И тогда разговор очень скоро кончился.

Председатель. — Значит, вы сочли возможным принять на себя обязанности телеграфиста?

Штюрмер. — Почему государыня сама этого не сделала, я не могу сказать.

Председатель. — Скажите, по каким вопросам вы представлялись государыне в течение целого ряда дней: 22 апреля, 12, 19 июня, 17–22 июля и т. д. — целый ряд отмечено ваших аудиенций.

Штюрмер. — Я был председателем верховного совета, но подробностей не помню.

Председатель. — Вы получили от бывшей императрицы письмо с просьбой не высылать Симановича?

Штюрмер. — Да.

Председатель. — Что же, его высылка была законна?

Штюрмер. — Я доложил, что его высылка законна.

Председатель. — Тогда не следовало его возвращать?

Штюрмер. — Он был выслан не по суду, а по особому совещанию, которое существует при департаменте полиции. Но я должен был доложить государыне императрице и сказал, что он выслан не по распоряжению полиции, а особым совещанием.

Председатель. — За что был выслан Симанович?

Штюрмер. — За какое-то мелкое мошенничество.

Председатель. — Правильно был выслан или неправильно?

Штюрмер. — Я думаю, что правильно.

Председатель. — Значит, неправильным является ваше действие о возвращении Симановича, правильно высланного. Зачем вы позволили себе это?

Штюрмер. — Я не мог поступить иначе, потому что он обратился ко мне с просьбой. Тут я был невластен, надо было его вернуть.

Председатель. — Симанович — это личный секретарь Распутина?

Штюрмер. — Я не знаю.

Председатель. — Во всяком случае, лицо, близкое к Распутину.

Штюрмер. — Должно быть. Я его видел один раз, когда он являлся по делу Ржевского. Он пришел удостоверить, что Ржевский был подкуплен, чтобы убить Распутина.

Председатель. — Разве нельзя было поставить вопрос так, что вы обязаны были не отменять решения, раз эта высылка правильная?

Штюрмер. — Неужели вы думаете, что я лишен всякого понимания того, что есть долг гражданина перед своим государем?

Председатель. — Я бы хотел, чтобы вы разъяснили, что вы действовали соответственно с законом, но вы сами изволили сказать, что, повидимому, высылка была законная и, значит, незаконно было ее отменять.

Штюрмер. — Я решительно не помню, в каком порядке это было отменено.

Председатель. — Вы просто отменили. Вы послали телеграмму о разрешении Симановичу приехать в Петроград на десять дней и сообщили петроградскому градоначальнику, что семейству Симановича разрешено оставаться в Петрограде, так что распоряжение особого совещания осталось совершенно в стороне. Ведь вы стоите на той точке зрения, что вы должны исполнять только законные требования со стороны высочайших особ, а что незаконные требования вы обязаны не исполнять.

Штюрмер. — Конечно.

Председатель. — Вы получили письмо бывшего императора с требованием запретить «Новому Времени» и другим печатным органам печатать резкие статьи против личности греческого короля Константина. Вы это помните?

Штюрмер. — Помню.

Председатель. — Вы помните, что это совпало с тем моментом, когда, по соглашению союзников, в виду германофильских симпатий короля Константина, союзниками были предприняты некоторые меры для воспрепятствования допущения движения германо-болгар на Лариссу и Афины. Вот в связи с этими германофильскими симпатиями короля греческого Константина русские газеты, в то время стоявшие на точке зрения интересов союзников, требовали мер против короля Константина. На каком законе было основано ваше распоряжение прекратить печатание резких статей против этого германофильствовавшего греческого короля?

Штюрмер. — По повелению государя, который сказал, что он имеет данные, свидетельствующие о том, что это совершенно неверно.

Председатель. — Вы не справлялись с законом? Вы считали себя в праве исполнять всякое распоряжение?

Штюрмер. — Я признаю себя виноватым в этом, но я был бы сугубо виноват, если бы не доложил об этом.

Председатель. — Одним словом, вы эту меру приняли.

Штюрмер. — Принял и отвечаю за нее.

Председатель. — В связи с вашим мероприятием о печати мы должны поставить вам следующий вопрос. Вы помните совещание, которое было у вас в доме, на Фонтанке, 16, в двадцатых числах мая 1916 года, по вопросу о цензуровании газетных отчетов о заседаниях Думы?