Падение в бездну

Les fleurs passez diminu'e le monde:
Long temps la paix terres inhabit'ees:
Seur marchera par ciel, mer et onde:
Plus de nouveau les guerres suscit'ees.

Цветы увянут, сохранится мир.

И много лет не повторятся войны
На землях, опустевших после битв.
Ну а потом опять начнутся свары[36].

Эти строки он написал несколько лет назад, и ему был ясен их смысл. «Fleurs passez», «цветы прошлого» — выражение, которым пользовался Платон для обозначения циклического характера движения Вселенной, введенного Гесиодом. Но возможно, в этом случае слова означали «цветы страсти», то есть анемоны и страстоцветы. Чудовищные растения, тянувшиеся сквозь толпу в окровавленных одеждах, были именно анемонами и страстоцветами. И они возвещали о том, что после длительного перемирия на земле вновь должны вспыхнуть раздоры.

Вглядевшись в образы галлюцинации, Мишель снова почувствовал, что у него кружится голова. Строки говорили о длительном перемирии не «на земле и на море», а «в небесах и на море». Но где это видано, чтобы войны разыгрывались на небесах? И он внезапно понял, что Парпалус имел в виду войны не ближайшего, а далекого будущего, когда даже небо станет полем сражений. Вздрогнув от ужаса, Мишель подумал, к чему может привести такая чудовищная война. Но этот короткий испуг был ничто в сравнении с тем, что открылось ему в следующем видении. Он увидел свет, который был белее самого чистого снега, и ослепительное белое пламя затмило солнце.

— Учитель, что с вами? — встревоженно спросил Шевиньи. — Вы весь дрожите!

Мишель сразу пришел в себя, но глаза все еще слепила эта страшная белая вспышка, наверняка способная испепелить человеческий зрачок. Его утешило только то обстоятельство, что, когда зрение к нему вернулось, чудовищные цветы исчезли. Он всем весом навалился на руку секретаря.

— Отведите меня домой, — снова прошептал он.

Он вернулся домой еле живой от усталости и одышки. Должно быть, Жюмель находилась наверху, потому что дверь открыла Кристина. Мишель с трудом добрел до гостиной и упал на диван, сделав Шевиньи знак оставить его одного.

— Мне надо немного поспать, — сказал он, чуть слукавив.

Сняв шапочку, он откинулся на мягкую спинку и закрыл глаза.

На этот раз видений не было, но пришло ощущение пустоты и неуверенности, которое в его мозгу обрело форму каких-то смутных, волокнистых призраков, летящих в огромную воронку, на дне которой брезжил слабый свет. Этот зрительный образ тоски и отчаяния появился давно, еще тогда, когда он начал впадать в состояние бреда ежедневно, уже без ястребиной травы или магических ритуалов. С тех пор он ощущал себя навечно подвешенным над бездонной пропастью, которая таилась за явлениями повседневной жизни, время от времени приоткрывая иной мир и иную жизнь.

Неизвестное перестало внушать ему страх. Теперь он стал Магом, и такие понятия, как «астральный свет», «тонкое тело», «восьмое небо», «Душа Мира», уже не являлись для него тайной, хотя, пожалуй, последнего ключа ему все же недоставало. Он терялся перед перспективой жизни, в корне отличной от той, что вели нормальные люди, а значит, не имеющей знакомых ориентиров и точек отсчета. Перспектива стать иным сама по себе его не страшила: она его уничтожала, сводила на нет. Ему так хотелось крепче владеть собственной плотью, уберечь ее от полета в неизвестность, в который уже пустилась душа. Но он понимал, что его судьба предначертана. Его уделом стала пропасть.

Наверное, он задремал, потому что, когда прихожая наполнилась шумом, он вздрогнул, как при пробуждении, и увидел, что над ним в волнении склонилась Жюмель.

— Мишель, вставай! Они идут сюда!

— Кто?

— Король и королева-мать! А с ними целая свита придворных!

Из коридора выглянул возбужденный Шевиньи.

— Король Франции наносит визит доктору Нострадамусу! Наконец-то! Такой молодой и такой дальновидный! Он понял, где обитают слава и мудрость!

Мишель протер глаза и сел, выпрямившись. Потом медленно поднялся, пока Жюмель собирала вокруг себя детей.

Кристина уже открыла дверь и без устали кланялась. Мишель подошел к ней, бегло взглянул за дверь и тоже склонился в низком поклоне.

Ему открылась улица, запруженная людьми в ярких одеждах, всадниками, элегантными дамами. Толпа расступилась, образовав коридор, по которому шел мальчуган, закутанный в горностаевую мантию. За ним шествовала Екатерина Медичи в тяжелом черном плаще, расшитом золотом и серебром. Больше Мишель ничего не мог видеть, ибо стоял, согнувшись, отчего у него разболелись ноги и спина.

Первым вошел правитель Прованса граф Соммерив, молодой аристократ, очень похожий на отца, Клода Танде, только тощий как жердь. Он тоже почтительно склонился, приветствуя короля.