Падение Византии

Рано утром, как только встал хан, ему доложили обо всем случившемся и привели Грушу. Живя на рубеже Касимовского татарского царства, она немного знала по-татарски и бросилась на колени перед ханом, прося освободить ее, обещая выкуп за себя. Хан засмотрелся на красивую девушку. В это время подошел Кутлаев.

— Хан, помни условие, — сказал он.

Груша задрожала и со слезами бросилась к хану.

— Какое условие? Условие ты предлагал, а я не принимал. Ты должен купить девушку.

— Сколько же тебе надо?

— Что это у тебя, хан? — крикнула Груша и бросилась к хану, у которого висела золотая иконочка на янтарных четках. — Это образок Луканоса! Хан, ты его знаешь? Это его иконочка!

Хан вытаращил на Грушу глаза и смотрел, ничего не соображая.

— А кто тебе Луканос? — наконец спросил он.

— Он мой жених! Я еду к нему. Хан, отпусти меня, он заплатит за меня выкуп, ради Бога! Он человек богатый. — Голос Груши прерывали рыдания.

— Постой, постой, не плачь. Луканос мой друг, мы с ним обменялись подарками и я для него сделаю все.

Затем он обратился к своей ханым и сказал:

— Возьми эту девушку и позаботься о ней. Я тебя доставлю, куда ты хочешь.

— О, мой благодетель, помоги мне добраться до Сурожа и извести отца, чтобы он обо мне не беспокоился. Он в Ельце живет, купец Евфимий Васильевич, он отблагодарит тебя. А уж я, хан, век не забуду тебя!

Кутлаев мрачно смотрел. Его мщение, его желание овладеть девушкой не удались. Однако, он решился еще на попытку.

— Хан, ты отдай мне девушку, а то я донесу на тебя рязанскому князю!

— Пошел вон! — гаркнул хан, вскочив, и схватился за нож. Кутлаев бросился из кибитки.

XIII

Летнее утро уже давно наступило в Каффе. Воздух был недвижим. Море спокойно расстилалось перед богатым городом, несколько больших и множество мелких судов тихо покачивались на волнах. Движение на берегу становилось все более и более оживленным, главным образом, толкались покупатели и продавцы рабов; этих несчастных свозили сюда со всех стран, лежавших на восток и север от Черного моря.

На крылечке небольшой и ветхой часовни спал какой-то монах. Когда послышался шум целой ватаги рабов, которых гнали два татарина, он приподнял голову. Исхудалое, страдальческое лицо его приняло злое выражение при виде этой тяжелой картины.

— Что это у тебя рабы, как овцы бредут? — спросил покупатель, перекопский еврей.

— Да видишь ли, свежий товар. Я вот еще не знаю, сколько их и какого сорта.

— А откуда они?

— Вероятно татары все, потому что какой-то мелкий хан вздумал в Крыму кочевать, шел, говорят, в Сугдей, ну вот, мы его тут и накрыли.

— У тебя и женский товар есть? — смеясь продолжал по-татарски расспрашивать покупщик.

— Как же! Дело было ночью, невозможно было рассмотреть, а кормить их печем, вот я их прямо сюда на продажу и пригнал. Купи, мурза, дешево уступлю. Куда мне с ними деваться? Всех гуртом дешево продам.

Рабы тупо смотрели перед собой. Среди них находилась женщина, она в отчаянии упала на колени перед часовней и громко произносила слова молитвы.

— Агриппина! — с ужасом прошептал монах, лежавший у часовни.

Покупщик сказал:

— Продай в том числе и бабу?

— Нет, мурза, за нее нужно хорошую плату взять, она, видишь, красивая, хорошо одета… За нее выкуп получить можно, и хороший выкуп, а за татар много не возьмешь.

— Сколько ж тебе?

— Двадцать дукатов, мурза.

— Не много ли будет?

Однако, татарин стоял на своем, он заметил, что хорошенькая рабыня понравилась еврею.

— Я же говорю тебе, что получу выкуп за нее, мне только возиться не хочется. К тому же, такую в гареме иметь — украшение!

Разговор этот мучительно раздавался в ушах монаха, который наконец подбежал к продавцу.

— Послушай, приятель, не продавай этой девушки, ты за нее хороший выкуп получишь, — сказал он татарину, хватая его за руку.

— Отец Арсений, — закричала Груша, — батюшка, спаси меня! Тебя Господь послал мне в утешение!

Скупщик увидел, что добыча ускользает из его рук.

— Ну, хорошо, я согласен за двадцать дукатов, давай… — быстро проговорил он.

— Нет, постой, мурза! Теперь давай тридцать. — Татарин догадался, что тут можно попользоваться.

Отец Арсений заметался, не зная, что предпринять. По взгляду еврея, которым тот окидывал Грушу, отец Арсений видел, что он не пожалеет и тридцати дукатов.

— Подожди, не продавай! — с воплем кинулся монах к татарину. — Я сейчас приду, я тебе выкуп дам!

Отец Арсений говорил, не имея в голове никакого определенного плана. Татарин мялся, норовил побольше выторговать у еврея. Монах бросился бежать по улицам Каффы. Встречая какого-нибудь генуэзца, он бросался на колени и просил тридцать дукатов. Но на него не обращали внимания, принимая за сумасшедшего.

— Я отдам, я возвращу их вам! — кричал он, ударяя себя в грудь.

Жалкий вид монаха возбуждал только смех.

— О, Боже, неужели же я не спасу ее!

В это время он поравнялся с богатым католическим храмом.

— Господи! — глухо застонал он, упав на землю. — Именем Сына Твоего, заклинаю Тебя, дай мне спасти ее!