Падение Ворона

Ворон не знал, куда он едет и, главное, зачем. Волна злости и обиды спала, только что-то жгло внутри, да угнетало ощущение предательства и обмана. Офаршмаченный пацан — больше не пацан, а он так и не выстрелил, не смыл позора ментовской кровью… Надо вновь собраться с духом, чтобы сделать то, что обязан. А пока он просто вел машину между деревьями и кустарниками, чтобы быть занятым вождением и не думать о том, как поступить в следующую минуту.

Поперек дороги была прокопана канава, и Ворон резко затормозил, — машину занесло и развернуло на мокрых листьях. Все-таки физические препятствия действуют более эффективно, чем дорожные знаки. Хотя вряд ли этим можно хвалиться. Он выключил двигатель, щетки нелепо замерли на середине своего радиуса. Тишина не наступила: выл ветер, забрасывая листьями ветровое стекло, угрожающим крещендо стучал дождь, одновременно обещая и торопя трагическую развязку сегодняшнего спектакля. Ветки кустов царапали кузов, как недовольные вторжением призраки…

— Ну, и зачем ты меня сюда привез? — довольно спокойно для своего положения поинтересовалась прокурор Головко.

Ворон рывком развернулся к ней.

— Но ведь все шло так хорошо, почему ты вела себя, как змея за пазухой?!

— Я вела себя, как обычно. — Она пожала плечами. — Что змеиного я сделала? Ужалила тебя хоть раз?

— Ты выведала про меня всё, что хотела, а сама скрывала — кто ты есть! Хотя знала, что нам нельзя водить дружбу с такими, как ты!

— Кому «нам»? Спортсменам? — со слегка замаскированной издевкой спросила Марина.

Ворон махнул рукой.

— Хватит играть в слова, ты давно знаешь, кто я! Разве не честней было сказать: так и так, я прокурор, наши пути расходятся!

— А ты этого хотел?

Он помолчал.

— Нет.

— Ну, и я не хотела…

— Теперь у братвы глаза открылись! Пацаны знали, что я за тебя вписываюсь, а сегодня увидели, как ты засудила Серого ни за что! За это с меня обязательно спросят!

— Ты-то причем? Судил суд, а я поддерживала обвинение. И не сказала ничего лишнего. Он полностью заслужил свой приговор и еще легко отделался — статья ведь расстрельная!

— Так он же оборонялся! Губану с Конем занесли деньги, обиды не держат, просят освободить… А ему бах — одиннадцать лет! За что? Где справедливость? Не вынул бы шабер — его бы похоронили, а тем козлам дали столько же, сколько ему! Тебе один хрен, кого сажать, а кого хоронить, но Серый — наш друг! Нам не все равно!

— Наверное, мы с тобой друг друга не поймем. — Марина отвернулась. — Но судебная практика не признает преступной самообороны. Нож, тяжелые ранения… Любой суд в стране вынес бы такой же приговор!

— А что, он должен был их на словах уговаривать? — Ворон стал злиться. Они с прокуроршей говорили на разных языках. — «Одумайтесь, пацаны, это против закона»! — шутовским тоном произнес Ворон. — Только про закон ни у нас не говорят, ни у вас! Такое слово вообще не в ходу, это лабуда для лохов!

— Но мы стараемся этой «лабуды» придерживаться! А вы на нее плюете!

Ворон пришел в ярость.

— Расскажи Серому про ваш закон! И про вашу справедливость! Через одиннадцать лет, если он выживет!

«ПМ» из-под сиденья сам выпрыгнул ему в руку и уперся в бок прокурора Головко. Железом он почувствовал ребра и тут же вспомнил хрупкую девичью фигуру со всеми ее изгибами, выпуклостями и впадинами, что на миг парализовало, нахлынувшую было решимость. И тут же он ощутил, что-то твердое в области солнечного сплетения. Это был такой же «ПМ», только вынырнул он из бокового кармана дурацкой коричневой сумки, и держала его тонкая рука юриста первого класса Головко. Держала уверенно и умело, предохранитель спустить не забыла… Да и лицо у нее было соответствующее: сразу понятно — нажмет и не поморщится…

— Не ожидал, Костя? Думал, привез овцу на закланье? — Ствол сильнее уперся в солнечное сплетение, видно, она тоже разозлилась. — И что дальше?

А хрен его знает, что дальше! Это не дешевое кино, где можно выбить наведенное в упор оружие. Тем более в такой тесноте. Дальше либо два выстрела и два трупа, либо расход по-хорошему… Но где тут «хорошее»?

Сзади послышался треск, как будто кто-то наступил на сухую ветку, что-то тяжелое плюхнулось на землю, и сразу вокруг машины выросли темные угрожающие силуэты.

— Запрись, Маша! — Ворон мгновенно заблокировал дверь, завёл движок, включил заднюю передачу, вдавил педаль газа… Напрасно: «Нива» вздрогнула и бессильно заглохла — бревно под колёса бросили, суки!

Вспыхнул яркий фонарь, по боковому стеклу ударили чем-то железным, но не разбили.

— Ну, ты и резкий, лошара! — произнёс гнусавый, возможно, нарочито измененный голос. — Но больше не рыпайся, мозги выбью! Выходите, голубки, в тачиле все равно не отсидитесь!

Ворон прищурился, заслонился левой рукой от слепящего света. Кажется, трое. Что-то держат в руках, похоже, волыны… Он чуть приоткрыл окно.

— Слышь, пацаны, вы попутали. Я — Ворон! — громко сказал он. — Свет убери!

— Чё? — хрипло спросил гнусавый. — Своей вороной командуй! Ну-ка, пусть открывает клювик!

Кто-то безуспешно дергал дверь Марины и матерился тонким голосом.