Падшая женщина

– Но откуда в нем столько ненависти? Неужели только из чувства зависти? Так ведь не бывает! – воскликнула Вика, которая все еще не могла поверить, что рассказ бабули – чистая правда. – Он же не зверь, в конце концов!

– Может, и зверь, не знаю. Может, он из ненависти силы черпал. Или уже остановиться не мог. Ох, Викуля, кто знает, что там у другого человека в голове. От близких, самых родных, не знаешь, чего ждать. А тут – чужой. Твоя мама, я ведь и предположить не могла, что у нас с ней так будет, что она не захочет меня понять и хотя бы пожалеть. Думала, дочка должна быть ближе к маме, а она, видишь, только ругаться со мной может. Чего со мной ругаться? Я уже старая. А она все никак не разберется со мной, не выговорится. Если бы тебя не было, я бы вообще одна осталась. Вот так…

– Бабуль, не говори так. Мама тебя любит. Очень. Просто она другая. А я на тебя похожа.

– Нет, Викуля, ты на меня совсем не похожа. И слава богу. Не нужно быть на меня похожей. Не принесет тебе это счастья.

– Бабуль, ты прости меня. Прости, что я все это устроила! Только я ведь тоже вроде как одна. У меня тоже никого, кроме тебя, нет. И поговорить даже не с кем, пожаловаться некому. Мама не поймет, только расстроится. А мне хотелось узнать… Даже не знаю, чего я хотела. Знаешь, вот если бы рядом всегда были Давид, Наташа, Лена, мне было бы не так страшно. А когда близких нет, то страшно. Послушай, бабуль, а девочка с мальчиком получаются мне кто, если их отец – мой дядя? Племянники или двоюродные брат и сестра?

– Ох, Викуль…

– Бабуль, только я не поняла, почему Лариса замуж за этого Захарова вышла, если так его ненавидела? И сын ведь не его, получается?

– А вот это была вторая часть Марлезонского балета, которую устроил Захаров. Хотя вряд ли он мог подумать, что уж так у него все отлично сложится. Даже и мечтать о такой мести не мог. Господи, как я устала. Как будто опять все заново пережила. Тяжело это, детка. Очень тяжело. Все равно все болит. И болит, и болит…

– Бабуль, давай ляжем, ты мне потом все расскажешь, хорошо?

– Нет, не смогу потом. Не хочу. Я тебе все расскажу, и давай договоримся, больше мы к этому разговору возвращаться не будем, если ты не хочешь меня раньше времени похоронить.

– Бабуля!

Лариса стенографировала то партсобрание. Рука привычно летала по блокноту, а глаза ничего не видели от слез. Она умирала с каждой буквой, с каждой строчкой. И уже в середине собрания догадалась, что будет дальше. Знала, что Захаров не промолчит, чувствовала, к чему он клонит. Поднять глаза на Петра она боялась – так страшно, не за себя, за него – ей не было никогда. И она уже не верила, что все, что было неделю назад, случилось с ней. Тогда, вечером, когда Петр пришел к ней домой, она сказала, что ждет ребенка. И он долго лежал, положив голову ей на колени, гладил ее живот, пока еще без внешних признаков еще одной жизни, и говорил, как они будут счастливы. Она тогда и вправду была самой счастливой женщиной на свете.

– А твоя жена? – спросила Лариса.

– Она умная женщина. Она поймет меня и простит, – сказал Петр и поцеловал ее крепко, обнял и прижал. – Не волнуйся, все будет хорошо. Я никуда от тебя не денусь. Ни за что. Мы обязательно будем вместе.

– А твоя дочка? – спросила Лариса.

– Но ты же ее тоже будешь любить?

– Конечно, конечно, буду!

– Вот и хорошо.

– Ты меня любишь?

– Ну а как ты думаешь? Как я могу тебя не любить? Ты ведь моя самая родная, самая хорошая!

В тот вечер Лариса не знала, что уже буквально через неделю ее жизнь изменится и все уже решено. Не ею, не Петром, а Захаровым, который назначил дату празднования. И все покатилось с горы, как камень, валун, сорвавшийся, отколовшийся от скалы и несущийся вниз, набирая скорость.

Когда на партсобрании было принято решение об увольнении Петра Борисовича с занимаемой должности, Лариса нашла в себе силы оторваться от блокнота и посмотреть на Петра. Он смотрел в зал, туда, где в заднем ряду сидела его жена. Он искал поддержки не у Ларисы, а у нее. В эту минуту он и сделал свой выбор. Лариса видела, как жена Петра, как всегда невозмутимая и сдержанная, кивнула ему. И ему было достаточно этого кивка. Он знал, что она рядом, что поможет.