Падшая женщина

В сентябре умер старый король Георг, и его место занял молодой король Георг. Уильям Дигот заявил, что теперь все изменится к лучшему. Этот парень, по крайней мере, родился на английской земле, не как его папаша или дед, «и видит бог, мы достаточно навидались этих немцев и их толстых женушек».

Когда отчим уснул на стуле, Мэри осторожно заглянула в газету, лежавшую у него на коленях. Она подозревала, что Уильям Дигот в состоянии прочитать лишь одно слово из трех и что он всего-навсего с грехом пополам разбирает заголовки и разглядывает картинки. Под подписью «Король Великобритании, Ирландии, Гибралтара, Канады, обеих Америк, Бенгалии, Вест-Индии и курфюрст Ганновера» был портрет молодого короля в полный рост. У него было немного нервное лицо, а ляжки, обтянутые бархатными панталонами, показались Мэри гладкими, как рыбы.

У окна, прикусив губу и сгорбившись над шитьем, сидела Сьюзан Дигот. Мэри знала, что мать не интересуется политикой. Пределом ее мечтаний было стать настоящей портнихой, кроить изящные юбки и жакеты вместо того, чтобы по двенадцать часов в день простегивать грубые лоскуты размером шесть на шесть дюймов, работать на хозяина, которого она никогда не видела. Сьюзан и Коб Сондерс выросли далеко отсюда, в городе под названием Монмут; они приехали в Лондон в 1739 году.

— Почему вы с отцом переехали в Лондон? — спросила Мэри. Она старалась говорить тише, чтобы не разбудить угольщика.

— Откуда у тебя в голове берутся такие вопросы? — Сьюзан Дигот на секунду подняла удивленные глаза. Веки у нее были красные. — Мы с Кобом думали найти тут долю получше… а надо было остаться дома. — Ее пальцы, проворные, как мыши, быстро подворачивали край и подрубали ткань. — Это все бесполезно.

— Что — бесполезно?

— Пытаться выбиться в люди, — ровным, бесцветным голосом сказала мать. — Коб и слыхом не слыхивал, что лондонские сапожники давно поделили всех заказчиков. О чем он мечтал, так это о тонкой работе, да только так он ее и не получил. Латать дыры в подметках картоном — вот и все, чего он добился. Ну-ка, сосчитай, сколько здесь штук.

Мэри подошла поближе, опустилась на колени и принялась перебирать квадраты заготовок, подбитые муслином. Когда она думала об отце, то всегда представляла себе этакого сапожника из сказки: вот он сидит, поджав под себя ноги, и постукивает маленьким молоточком, забивая крохотные гвоздики в остроносые бальные туфли. Но все это было неправдой. Напрягая память, Мэри видела его таким, какой он был на самом деле. Очень большим. Огромным.

— В Монмуте Коб не вышел бы на улицы и не позволил бы с собой такое сделать, — добавила Сьюзан и скривила рот. — Там такого кровопролития не было.

Мэри попробовала вообразить это — кровь на вымощенных булыжником улицах Лондона. В прошлом году она видела, как бунтовщики пробегали по Черинг-Кросс, мимо их подвального окна. Башмаки стучали по мостовой, и до Мэри доносились крики «Нет папистам!» и звон разбитого стекла.

— Это было как «Нет папистам»? — с интересом спросила она.

Сьюзан Дигот хмыкнула.

— «Нет папистам!» — это чепуха. Календарные беспорядки были куда хуже. Куда хуже! Бедлам и светопреставление. Ты даже представить себе не можешь. — Она замолчала. Слышался только скрип иголки, продеваемой сквозь ткань. — А что сталось со мной? — спросила вдруг мать и уставилась на Мэри, как будто та знала ответ. — Разве не умела я обращаться с иголкой не хуже моей подруги Джейн? И что теперь? Я ломаю пальцы, по целым дням простегиваю эти лоскуты, словно железная машина, а она, как говорят, шьет платья для знати!

Это Мэри вообразила без труда: платья для знати, яркие и изысканные, словно сочные фрукты на фарфоровом блюде. И алые ленты — по подолу, по рукавам, на стомакерах[1].

— А почему бы тебе тоже не стать портнихой, мама? — спросила она.

Мать раздраженно прищелкнула языком.

— И что за чушь лезет тебе в голову, Мэри. Я умею только стегать и подрубать, и больше ничего. И где, по-твоему, мне взять денег, чтобы открыть свое дело? И где тут у нас место для мастерской? Да и глаза у меня уже не те, что прежде. Да к тому же в Лондоне полно портних и без меня. С какой стати людям заказывать платье именно у меня?

Ее голос показался Мэри особенно скрипучим. Вечное недовольство. Она попыталась припомнить, когда мать последний раз смеялась.

— Кроме того, — натянуто добавила Сьюзан, — теперь нас кормит Уильям.

Мэри опустила голову, чтобы мать не видела ее лица.