Падшая женщина

— А если дело у тебя пойдет хорошо — а я уверена, что пойдет, с такими-то ловкими пальцами, точь-в-точь как у меня, — может, я даже смогу отослать тебя подальше из этого проклятого грязного города. Скажем, в Монмут. — Это слово Сьюзан всегда произносила особенно тепло. — Моя подруга Джейн Джонс, та самая, что портниха, — я же могу написать ей. И она возьмет тебя в помощницы — в два счета, точно тебе говорю.

Кусочки голубиной тушки прилипали к пальцам. Мэри стряхивала их в горшок, один за другим. Мяса там было не больше яйца. Как из этого сделать хорошее рагу со специями на четверых?

— Для подрастающей девочки Монмут — как раз то, что надо, — с надеждой сказала мать. — Такие хорошие люди, чистые, добрые. И все кругом так зелено, и на улицах тишина.

Мэри представила себе вылизанный, притихший маленький городок.

— Я не люблю тишину, — выдавила она.

— Как будто ты что понимаешь, девчонка! — К матери снова вернулась строгость. — Кроме того, главное — получить ремесло. — Она на секунду оставила работу, и ее глаза заблестели. — Когда ты всему научишься, сможешь и вернуться. Будешь работать со мной. Будем… компаньонами.

Мэри посмотрела на мать, на ее сияющие глаза, влажные губы, и внутри у нее все сжалось. Теперь она понимала, в чем действительно дело. Одни руки хорошо — а двое лучше. Может быть, ее и растили с этой целью — чтобы она встала между Сьюзан Дигот и ее несчастливой судьбой, подставила плечо. Какова мать — такова и дочь. В своей беспощадной любви Сьюзан Дигот предлагала дочери все, что имела, все, что знала: будущее, которое ограничивалось этим сырым подвалом. Все это должно было достаться Мэри в наследство: мужчины из клана Диготов, согнутая спина, иголки, красные веки.

— Мне… жаль, — прошептала она.

На мгновение Мэри показалось, что она услышала то, что не было высказано, смирилась с их обоюдным предательством. Что между ними возможно понимание.

— Или тебе больше нравится услужение? — холодно спросила мать. — Давай скажи, что думаешь. Что тебе больше по душе?

— Ни то ни другое, — четко произнесла Мэри и вытерла нож о край горшка.

Из угла послышался кашель. Уильям Дигот проснулся.

— И что же ты собираешься делать, раз так? — резко бросила Сьюзан. Иголка в ее руках была направлена на дочь, словно оружие.

Мэри с силой закусила губу и поставила горшок на огонь. Во рту она чувствовала сладкий вкус крови.

— Я не знаю. И шитье, и услужение — это… жалкие занятия.

— А с чего вам пришло в голову, что вам назначено что-то получше, мисс? — ядовито спросила Сьюзан. — Какая неблагодарность! Какое упрямство! Подумайте только.

Уильям Дигот, сгорбившись, уселся поудобнее.

— Девчонка что, думает, мы будем кормить ее вечно? — хрипло спросил он.

Мэри отвернулась, чтобы он не увидел ее лица, и потыкала ножом в шипящие на дне горшка кусочки голубя.

— Отвечай отцу! — велела Сьюзан.

Мэри молча посмотрела матери прямо в глаза. Она ответила бы отцу, будь он здесь, говорил ее взгляд.

Маленькие серо-голубые глазки Сьюзан, так не похожие на глаза ее дочери, яростно сверкнули в ответ.

— Что ты собираешься с собой делать?

— Что-нибудь получше, — сквозь зубы процедила Мэри.

— Что? — переспросил отчим.

— Я хочу быть кем-то получше, чем служанка или швея, — громко сказала Мэри.

— А, так, значит, у нас есть пожелания?! — проревел Уильям Дигот и упер руки с черными ногтями в колени. Теперь он окончательно проснулся. — Твоя мать и я колотимся целыми днями, чтобы на столе была еда, но миледи Сондерс этого недостаточно. Скажите же, миледи Сондерс, чего вы желаете?

Искушение было велико. Мэри очень хотелось повернуться к нему и сказать: все что угодно, только не эта вонь от угольной пыли. Любое занятие, лишь бы не проклятая игла. Любое место на свете, только не этот сырой подвал.

Мать отложила иглу и взяла ее за подбородок. Сухие мозолистые пальцы зажали рот Мэри, прежде чем она успела произнести хоть слово. В этом жесте была почти нежность. Спаси меня, мама, чуть не взмолилась она. Помоги мне выбраться отсюда.

— Всех нас Господь определил на свое место. И мы должны довольствоваться тем, что имеем, — с чувством произнесла Сьюзан. — Твой отец забыл об этом и позволил себе вольности с теми, кто стоит выше его.

— И смотри, что из этого вышло, — с удовольствием добавил Уильям Дигот.

Мэри вырвалась и бросилась вон из комнаты. Дверь с грохотом захлопнулась за ее спиной; маленький Билли заплакал.

Темнота постепенно покрывала небо, как корка сыр. Вокруг фонарей на Лонг-Акр лежали маленькие лужицы света; горящее масло немного дымилось. Пьяцца Ковент-Гарден была ярко освещена, и оттуда доносились звуки скрипок. Но сегодня Мэри хотелось держаться от света подальше.