Падшая женщина

Вика узнала, что раньше в монастыре служкой был очень хороший мальчик. Всем он нравился. Правда, считать совсем не умел. Мог продать большие свечи по цене маленьких, красные по цене обычных, посчитать сорокоуст, как обычную службу о здравии, да и имена в записочках считал «на глаз». А ведь за каждое имя – дополнительная плата. В общем, плохо у него было с цифрами. Так плохо, что всегда выходило в минус для лавочки, не в прибыль. Мог и просто так свечи отдать. И вот что удивительно – церковная лавка исправно приносила доход. Пусть не большой, но стабильный. И как ему удавалось при своей безалаберности свести расходы с доходами, оставалось загадкой. Прихожанки сами брали свечки столько, сколько нужно, никогда не стояли в очереди – юноша лишь махал рукой, мол, на выходе, потом расплатитесь. И никогда никаких заторов на входе. Точно так же прихожанки сами клали деньги на стол, сами же брали сдачу, если требовалось.

А потом этот бывший служка уехал. Говорили, что перевелся в другой монастырь, на повышение пошел. И прислали вот этого, нынешнего. А этот оказался математическим гением. Считать умел так, как некоторые песни петь – такие способности, что диву даешься. Любые числа в уме умножал, складывал. Только от Бога такой талант, не иначе. Однако в жизни с таким даром очень непросто, тяжело даже. Вот этот новенький монах сдачу всегда отсчитывает до копеечки. А когда ему состоятельные прихожане давали больше – на нужды храма и монастыря – так все равно не брал, вдогонку бежал, чтобы лишнее отдать. И всем плохо – и прихожане обижаются, и мальчик страдает. Вот и очередь образуется, и все недовольны. Неприятно вроде и на душе плохо – хотели ведь как лучше, от души, честно заработанные денежки на благое дело отдать, да еще так, чтобы скромно, чтобы никто не увидел. А монах этот, у которого еще борода не выросла, не берет – все считает и считает. И вот что странно – церковная лавка доход перестала приносить. Наоборот – одни убытки от этого счетовода. Никогда такого не было. Он уже и сам свечи стал выдавать, и имена в записочках по два раза пересчитывает, а все равно недочет. И никто не знает, почему и отчего так получается…

Вика наконец добралась до прилавка и получила три свечи. В самой церкви она быстро поставила свечи и вышла наружу – ей хотелось вернуться туда, к речке, где ее ждал Давид.

Водитель, ставший ее проводником и экскурсоводом, стоял на том же месте и, как ей показалось, даже не поменял позы. Вика подошла и встала рядом. Давид молча протянул ей пластиковую бутылку с мутной водой.

– Это тебе, целебная, я набрал тут. Нужно пить. Что хочешь можно делать, – сказал он. Вика подошла к краю реки и дотронулась до воды – несмотря на жару, вода была ледяная, так что рука сразу онемела.

– Тут всегда так, – сказал Давид. – Купаться нельзя, только креститься можно. Вон купель.

Она посмотрела туда, куда указывал Давид. Там была даже не купель, а небольшой, искусственно созданный бассейн, похожий на ванну в спа-центре. Вода там казалась теплой и ласковой. И, уж конечно, целебной, снимающей все болезни, избавляющей от всех невзгод. Вика увидела, как пожилая женщина, которую заметила еще на ступеньках, стояла на деревянном бортике в черном купальнике и вдруг, совершенно неожиданно, прыгнула в воду. Ушла с головой. И только Вика хотела закричать, позвать на помощь, как старуха вынырнула. Она улыбалась и убирала с лица намокшие волосы. Таким молодым и кокетливым жестом, что Вика опять решила, что видит настоящее чудо. Омоложение. Бабуля еще раз не без удовольствия ушла с головой под воду, вынырнула и снова нырнула. После чего сама, без посторонней помощи, вылезла на пандус и села, свесив ноги в купель. Она болтала ногами, брызгаясь, и совершенно не собиралась вставать, вытираться и переодеваться. Была бы ее воля, она бы осталась в воде, превратившись в юную и гибкую русалку. Но старуху почти насильно подняли под руки две женщины, укутали в полотенце и увели переодеваться. Та дала себя увести, но то и дело оборачивалась – туда, к купели, к реке.

– Поехали, пора уже, – сказал Давид, и Вика покорно пошла к машине. – Давай я бутылку в багажник положу, – сказал он.

Когда Давид открыл багажник, Вика увидела горшок. Обыкновенный детский горшок, какой был у нее в детском саду и дома и какие сейчас уже не производят – эмалированный, с облупившимся краем и крышкой сверху.

– Что это? – ахнула она.