К тому времени Даниэль свернул с шоссе и остановил машину в конце песчаной дороги. Он выключил фары, и они стали смотреть на океан. Темное небо было похоже на глубокую сливовую тень, и гребешки волн искрясь выглядели почти серебряными. Трава при порывах ветра пригибалась к земле и издавала высокий, пустынный, свистящий звук. Стая взъерошенных чаек выстроилась в одну линию вдоль поручней дощатого настила, холя свои перья.
— Мы потерялись? — спросила она.
Даниэль проигнорировал ее вопрос. Он вышел из машины и закрыв дверь, пошел к воде. Люси ждала мучительных десять секунд, наблюдая за его силуэтом в сгущающихся сумерках, прежде чем сама выскочила из машины, чтобы пойти за ним. Ветер трепал ее волосы, бросая пряди в лицо. Волны били о берег, и словно играли сдвигая ракушки и водоросли вперед-назад при каждом наплыве или откате. Воздух был разреженный и в нем стоял насыщенный запах соли.
— Что происходит Даниэль? — прокричала она, увязая в песке. — Где мы? И что ты имел, в виду говоря, что это твоя вина?
Он отвернулся от нее. Он выглядел таким разбитым, его синяя форма была мятой, его серые глаза были печальны. Рев волн почти заглушал его голос.
— Мне просто нужно время подумать.
Люси почувствовала, как в горле снова встал комок и стало трудно дышать. Он опять это сделал. Она только-только успокоилась, а Даниэль опять стал все усложнять.
— Зачем ты спас меня, тогда? Зачем ты приехал сюда за мной, а теперь злишься на меня, а теперь и вовсе игнорируешь? — Она промокнула глаза краем футболки, и в них попала морская соль, от которой их словно ожгло огнем. — Нет, я конечно уже привыкла, ты редко по другому обращаешься со мной большую часть времени, но…
Даниэль присел на корточки и сцепив ладони в замок, оперся о них лбом.
— Ты не поймешь этого, Люси. — Он покачал головой. — Этого, ты никогда не поймешь.
В его голосе не было ни злости ни раздражения. На самом деле его голос звучал мягко и как-то обреченно. Значит он считал, что она была слишком посредственной, чтобы понять то, что было так очевидно для него? Это вызвало у нее бешеную ярость.
— Я не пойму? — спросила она. — Это я не пойму? Позволь мне рассказать тебе о том, что я уже
Даниэль отступил с беспокойством глядя на нее, но Люси было уже не остановить. Каждый раз когда он делал шаг назад, она делала шаг вперед. Она наверняка напугала его до чертиков, ну и что? Он напрашивался на это каждый раз, когда разговаривал с ней как с идиоткой.
— Я знаю латынь и французский, а в средней школе я три года подряд побеждала на олимпиаде.
Она приперла его спиной к поручням настила и изо всех сил сдерживалась, чтобы не ткнуть ему в грудь пальцем. О нет, она еще не закончила.
— Я разгадываю Воскресный кроссворд, всего за час. У меня просто идельное чувство направления… хотя и не всегда, когда дело касается парней. — Она сглотнула, пытаясь восстанавить дыхание. — И когда-нибудь я стану психиатром, который действительно будет прислушиваться к своим пациентам и помогать им. Понял? Так что перестань отмахиваться от меня и не говори мне, что я не смогу понять, просто из-за того, что я не могу разгадать причину твоих беспорядочных метаний от ледяного высокомерия до… такой мягкости и доброты, — она посмотрела на него снизу вверх, резко выдохнув, — Ты действительно ужасно себя ведешь. — Она смахнула слезу, рассердившись на себя за то, что так разнервничалась.
— Заткнись, — сказал Даниэль, но сказал это тихо и так нежно, что Люси, удивив их обоих, подчинилась.
— Я вовсе не считаю, тебя глупой. — Он закрыл глаза. — Я считаю тебя, самой умной из всех, кого я знаю. И самой доброй. И…, — он сглотнул, и открыв глаза посмотрел прямо на нее. — самой красивой.
— Прости?
Он уже смотрел на океан. — Я только… так устаю от этого, — сказал он. Он действительно казался опустошенным.
— От чего?
Он просмотрел на нее, так печально будто утратил что-то поистине бесценное. Теперь это был тот Даниэль, которого она давно знала, хотя и не могла объяснить откуда и почему. Это был тот Даниэль, которого она… любила.
— Ты можешь показать мне, — прошептала она.
Он покачал головой. Но его губы все еще были близко, а его взгляд продолжал очаровывать ее. Это было похоже на то, как если бы он хотел ее, но не решался.
Ее охватила дрожь, когда она, приподнявшись на цыпочки, наклонилась к нему. Она приложила свою ладонь к его щеке, он закрыл глаза, но не сдвинулся с места. Она действовала очень-очень медленно, боясь снова спугнуть его, каждая последующая робкая ласка заставляла ее замирать. А потом, когда их разделяло лишь ее легкое дыхание, а взгляды не отрывались друг от друга, она опустила ресницы и наконец-то прижалась к его губам.