Падшие

– Я скитался по земле, всегда в глубине души чувствуя, как ты приближаешься. Я привык искать тебя. Но затем, когда начал прятаться от тебя, скажем так, от неизбежного несчастья, ты всегда разыскивала меня. Мне потребовалось немного времени, чтобы вычислить, что ты появляешься каждые семнадцать лет.

Семнадцатый день рождения Люс миновал в конце августа, за две недели до того, как она поступила в «Меч и Крест». Это был грустный праздник: только она сама, ее родители и торт, купленный в магазине. Свечей не было, просто так, на всякий случай. А что насчет семьи? Она тоже возвращается каждые семнадцать лет?

– Мне никогда не хватало времени хотя бы оправиться от прошлого раза, – продолжал Дэниел. – Разве что снова утратить бдительность.

– Так ты знал, что я появлюсь? – с сомнением уточнила девушка.

Он выглядел серьезным, но Люс по-прежнему не могла ему поверить. Да и не хотела.

Дэниел покачал головой.

– Только не день, когда ты покажешься. Ничего подобного. Ты не помнишь мою реакцию, когда я тебя увидел?

Он поднял взгляд к небу, будто сам припоминал тот день.

– Первые несколько секунд я каждый раз так воодушевлен. Я забываюсь. А потом вспоминаю.

– Да, – медленно проговорила Люс, – ты улыбнулся, а потом… Так вот почему ты показал мне палец?

Дэниел нахмурился.

– Но если это, как ты говоришь, происходит каждые семнадцать лет, значит, все же ожидаешь, что я приду. В каком-то смысле знаешь.

– Это все довольно запутанно, Люс.

– Я видела тебя в тот день, до того, как ты меня заметил. Ты смеялся над чем-то с Роландом около «Августина». Ты смеялся так заливисто, что мне стало завидно. Если ты все это знал, Дэниел, если настолько умен, что способен предсказать, когда я появлюсь, когда погибну и насколько тяжелым это окажется для тебя, как ты мог так смеяться? Я тебе не верю, – заключила она дрожащим голосом. – Не верю ни единому твоему слову.

Дэниел нежно прижал палец к уголку ее глаза, утирая слезинку.

– Это чудесный вопрос, Люс. Я восхищен тем, что ты задала его, и сожалею, что неспособен объяснить лучше. Но могу сказать тебе только одно: единственный способ выжить в вечности – умение ценить каждое мгновение. Вот чем я был занят.

– В вечности, – повторила Люс. – И это еще одна вещь, которую я никак не пойму.

– Это неважно. Я больше не могу так смеяться. Едва ты появляешься, я больше не могу думать ни о чем другом.

– Ты несешь какую-то чушь, – отрезала она, желая уйти отсюда, пока не стало слишком темно.

Но история Дэниела не просто чепуха. Все время, проведенное в «Мече и Кресте», Люс наполовину верила, что она безумна. Но ее безумие просто бледнеет в сравнении с его сумасшествием.

– Не существует никакого руководства к тому, как объяснять подобные вещи девушке, которую любишь, – взмолился он, расчесывая пальцами ее волосы. – Я делаю, что могу, и хочу, чтобы ты мне поверила, Люс. Что еще мне нужно сделать?

– Рассказать другую историю, – с горечью ответила она. – Придумать более здравый повод.

– Ты сама говорила, что тебе кажется, будто мы знакомы. Я пытался отрицать это, сколько мог, поскольку знал: так оно и будет.

– Мне казалось, мы каким-то образом знакомы, да, – подтвердила Люс сбивчивым от страха голосом. – Будто встречались в торговом центре, или в летнем лагере, или где-нибудь еще, неважно, где, но не в некой прошлой жизни.

Она покачала головой.

– Нет, я не могу.

Люс заткнула уши. Дэниел отвел ее руки.

– И все же сердцем ты понимаешь, что это правда.

Он стиснул руками ее колени и заглянул в глубину ее глаз.

– Ты знала это, когда я последовал за тобой на вершину Корковаду в Рио, когда тебе захотелось взглянуть вблизи на статую Христа. Ты знала это, когда я нес тебя две тяжкие мили к реке Иордан, когда ты заболела под Иерусалимом. А я советовал тебе не есть те финики. Ты знала это, когда заботилась обо мне как медсестра в том итальянском госпитале во Вторую мировую, и до того, когда я прятался в твоем погребе в Санкт-Петербурге в «Кровавое воскресенье». Когда я взобрался на башню твоего замка в Шотландии времен Реформации и танцевал с тобой на версальском балу в честь коронации. Ты была единственной дамой, одетой в черное. Были еще коммуна художников в Кинтана-Роо и марш протеста в Кейптауне, когда мы оба провели ночь за решеткой. Открытие театра «Глобус» в Лондоне. У нас были лучшие места во всем зале. И когда мой корабль потерпел крушение у берегов Таити, ты оказалась там, как и в те разы, когда я был каторжником в Мельбурне, и карманником в Ниме восемнадцатого века, и монахом в Тибете. Ты неожиданно появляешься везде и всегда и рано или поздно ощущаешь все то, о чем я тебе поведал. Но ты не позволяешь себе допустить, что твои чувства могут оказаться правдой.

Дэниел прервался, переводя дыхание, и невидящим взглядом посмотрел мимо нее. Потом протянул руку и прижал ладонь к ее колену, отчего она вновь вспыхнула все тем же пламенем.