Падшие из ада

Отсутствие части инструментов и без того превращало исполняемые композиции в нечто сумбурное и не особо мелодичное, так свою лепту вносила еще и крайняя степень истощения музыкантов, которые сбивались с ритма, забывали ноты, а у духовой группы уже элементарно не хватало сил, чтобы извлекать нормальный звук. В итоге рождалась чудовищная какофония, в которой знакомые произведения угадывались с очень большим трудом. Однако рассевшиеся вокруг на полу слушатели не выказывали недовольства и кивали головами в такт. Они, как и музыканты, всецело погрузились в какую-то альтернативную вселенную, где музыка вытеснила собой все невзгоды и позволяла забыть о творившемся вокруг хаосе.

Несколько человек даже нашли в себе силы, чтобы попытаться танцевать под этот шизофренический вальс, сплетенный из фрагментов разных пьес, громоздящихся друг на друга подобно вагонам потерпевшего крушение поезда. Их движения получались столь же ломаными и хаотичными, придавая всему действу сюрреалистическую законченность.

Прямо на наших глазах один из скрипачей потерял сознание и с грохотом свалился на пол, где и остался лежать, а остальные продолжили играть как ни в чем не бывало, и, вообще, на потерю еще одного бойца никто не обратил ни малейшего внимания. Безумный концерт продолжался своим чередом.

От шума проснулся другой музыкант, спавший рядом. Он с трудом поднялся, сел на свой стул, прижал к себе виолончель и, не открывая глаз, возобновил свою партию. Хотя, как мне показалось, он играл что-то из совсем другого произведения, но на это всем также было наплевать.

– Какое-то… жуткое зрелище, тебе не кажется? – Кира испуганно сжала мою ладонь, – давай уйдем!

Я и сам чувствовал, как меня гипнотизирует вид этого сомнамбулического оркестра, как его рваные аккорды раздирают что-то в моей душе, вызывая почти физическую боль, от которой попеременно хотелось то закричать, то расплакаться.

– Да уж, – согласился я, поежившись, – этот ансамбль песни и пляски им. Святого Витта кого хочешь с ума свести может. Пошли отсюда! Ты случайно не знаешь, где тут лифты или лестницы?

Нашего ухода, как, впрочем, и нашего появления никто даже не заметил.

Выход на лестницу отыскался довольно скоро, но тут нас поджидал неприятный сюрприз. Дверь оказалась заперта. Такой поворот, признаюсь, меня изрядно обескуражил, поскольку я никак не мог понять, кому и зачем могло понадобиться блокировать эвакуационный выход. В «Айсберге» запертые двери, вообще, являлись редкостной экзотикой, а перекрывать пожарную лестницу – так и вовсе нонсенс!

Недоумения добавляло еще и то обстоятельство, что нигде на дверном полотне я не смог найти никаких признаков замка. Я несколько раз попробовал толкнуть дверь плечом, но она даже не шелохнулась.

Нам с Кирой ничего не оставалось, как вернуться в зал и отправиться на поиски другого выхода, благо пятидесятый этаж занимал огромную площадь, и аварийных выходов на нем должно быть предусмотрено много.

Однако на второй лестнице нас поджидала аналогичная ситуация, и до меня постепенно начало доходить понимание того, что все это не просто так.

Кто-то намеренно изолировал «Айсберг», заблокировав в нем всех его жильцов, отрезав их от жизненно необходимых коммуникаций и лишив средств к существованию. Все это выглядело как чудовищный натурный эксперимент, поставленный над несколькими тысячами ничего не подозревающих людей. Я так и видел, как некто в белом лабораторном халате, склонившись над микроскопом, бесстрастно наблюдает за суетой впавших в панику букашек и делает записи в своем блокноте.

«День 1 – первые вспышки немотивированного насилия».

«День 2 – начались драки за еду».

«День 3 – отмечены случаи каннибализма».

«День 4 – безумие приобрело массовый характер».

Я поделился своими мыслями с Кирой, но она упрямо заявила, что моя теория – еще не приговор, и мы отправились на поиски следующей лестницы.

Бредя по темным, погруженным в дымную пелену залам, обходя, а иногда и перешагивая через неподвижные тела, я неожиданно для себя сформулировал странную аналогию. Я вдруг понял, что именно напоминает мне это скопище людей, которые сломались, отказались от дальнейшей борьбы и, наплевав на все, просто валялись вповалку кто где и смиренно ожидали конца. Еще живые, но уже впустившие в свои сердца мысль о неминуемой скорой смерти.

Океанское дно.

Тьма, холод и полное отсутствие жизни. Где-то наверху морские обитатели бьются за место под солнцем, охотятся, убегают, рождаются, гибнут, а сюда, в мертвые глубины вечным снегопадом медленно падают их останки, год за годом наслаиваясь друг на друга и образуя многометровую толщу ила.

Так же и в «Айсберге» где-то на верхних этажах кипела и бурлила жизнь. Несколько своеобразная и местами безумная, но жизнь. А те, кто в нее не вписывался, бежали вниз и здесь, уткнувшись в тупик, оседали бесформенной массой, в которой уже ничего не происходило. Даже остаточного брожения.

«День 5 – апатия и смерть».

Впрочем, кое-где жизнь, ну, или какой-то ее эрзац, еще теплилась, а то и била ключом. Достаточно завернуть за угол…