Падшие люди

Меня будто дубинкой треснули по лицу, когда я увидела в холле фиалки – фиалки Айлинг. Как же я расстроилась! Я ведь пыталась ее забыть, а образ подруги нет-нет да всплывал в сознании, напоминая мне, что я одинока. В этом я тоже была безнадежна. Стать хорошей женой мне не удавалось. Я остро нуждалась в Айлинг. Хотела, чтобы она пришла, велела мне не распускать нюни и поставить на место миссис Уиггс, а Томаса назвала идиотом. Я убежала в свою комнату и зарылась лицом в подушку, чтобы своими слезами не доставлять удовольствия миссис Уиггс. На людях я ни за что не стала бы плакать. Ни за что, если это в моих силах. Лучше умереть.

* * *

Жить с миссис Уиггс под одной крышей все равно что постоянно подвергаться нападению: она кромсает тебя крошечными невидимыми кинжальчиками, при этом ты не сознаешь, что вся изрезана, пока не лишишься сил от большой потери крови. Конечно, это жутко изматывало. Любое поручение Томаса она бросалась исполнять с радостью, но если я, набравшись смелости, обращалась к ней с какой-то просьбой, она реагировала так, будто я попросила ее повернуть реку вспять. Где-нибудь в доме, наткнувшись на меня, она на мгновение замирала, словно была поражена тем, что я все еще здесь, разочарована, что меня не выбросили вместе с золой.

Я пыталась узнать о ней больше, но она, подобно мне, не горела желанием рассказывать о себе. Мне лишь удалось выяснить, что служить у Ланкастеров она начинала в качестве няни Томаса и его сестренки-близняшки Хелен. Когда Томаса отправили в школу, она стала гувернанткой Хелен, потом – камеристкой и в конце концов заняла место экономки Аббингдейл-Холла. Теперь, когда там хозяйничала Хелен, которая вполне могла управляться с помощью менее опытной экономки, миссис Уиггс уполномочили заботиться о Томасе в дебрях Лондона.

Наверно, служа в Аббингдейл-Холле, к своим хозяевам она относилась с большим почтением, хотя это лишь мои догадки. Однажды миссис Уиггс заявила, что у меня недостаточно щеток для волос.

– Что вы будете делать, если вас навестит приятельница, которой потребуется очистить волосы от городской пыли? – осведомилась она, округлив глаза, словно это был вопрос жизни и смерти.

– У меня нет ни подруг, ни приятельниц, так что такой проблемы возникнуть не должно, – ответила я. И это была не отговорка: подруг у меня действительно не было, ни одной. Теперь уже не было.

Затем миссис Уиггс стала выражать озабоченность по поводу того, что я пользуюсь ватерклозетом. К нему она относилась с опаской. Это было новое бытовое удобство, да к тому же сложное техническое устройство, и она переживала, что оно может сломаться. Думаю, ватерклозет экономка воспринимала как атрибут черной магии. Громкий шум, что издавал унитаз при сливе воды, повергал ее в ступор; она каменела. Миссис Уиггс говорила, что слышала много историй о том, как горничные в других домах сгорали заживо, зажигая свечу и тем самым воспламеняя газы, что просачивались в ванную из труб.

– Неприлично и безнравственно возвещать о том, что ты справила нужду, – заявляла она. А после потребовала, чтобы я пользовалась ватерклозетом только в определенные часы утром и в течение одного часа днем.

Я мирилась с придирками, с тем, что со мной не считаются, внушают мне, что я дура и отщепенка, но я никому не позволю контролировать естественные потребности своего организма. Бог свидетель, даже я не могла бы с уверенностью сказать, когда мне захочется облегчиться.

– Нет уж, миссис Уиггс, ватерклозетом я буду пользоваться по своему усмотрению или по зову природы, и ни совета, ни разрешения ни у кого спрашивать не стану.

Сердце в груди трепыхалось, как воробышек, но я, не дожидаясь ответа, пошла прочь.

Не знаю, как уж это у миссис Уиггс получалось, но она видела меня насквозь, разглядела во мне деревенщину, как я ни убеждала себя, что с той оборванкой распрощалась навсегда. Однако мне так и не удалось глубоко схоронить в себе девочку, что прятала хлеб под матрасом, бегала босая по земле и голыми руками выкапывала червей. Миссис Уиггс унюхала ее и всячески старалась выставить на свет.

Относительно ватерклозета мы вроде бы объявили перемирие. Однако прямо на той же неделе, как-то зайдя в ванную, которая предназначалась для нашего личного пользования, я увидела экономку. Она стояла, склонившись над ванной, над которой клубился пар, и стирала сорочки Томаса.

– Миссис Уиггс, вы что делаете?

– По-моему, это очевидно. Полагаю, вы хотели бы воспользоваться ватерклозетом? Мне известно ваше мнение на сей счет, но в этот раз я попросила бы вас прибегнуть к уборной во дворе.

Лицо ее лоснилось от пара, рукава были засучены до локтей, и даже волосы намокли. Жесткие завитки, выбившись из тугого узла, беспорядочными кудряшками топорщились у висков. Такой растрепанной я ее еще никогда не видела.

– Миссис Ланкастер, вас что-то смущает? – не унималась она.

В обжигающе горячей розовой воде плавали белые сорочки, рядом с ванной стояла бутылка керосина.