Падшие люди

Мулленс была миловидна, как разрисованная фарфоровая кукла: яркая, жизнерадостная, очаровательная, с мелкими, но выразительными чертами лица, привлекающими внимание мужчин. А у Айлинг лицо было цветущее, открытое, куда более пленительное, чем у Мулленс, на мой взгляд, и розовые губы, постоянно изогнутые в улыбке. В сравнении с ней Мулленс, со всеми ее выпуклостями и изгибами, с подпрыгивающими огненными кудряшками, была как кислый пирог в сахарной глазури. Я никогда не знала, что значит быть красивой; черты лица у меня вполне правильные, но незапоминающиеся. Мулленс, будучи красоткой, умом не блистала. Она легко теряла внимание и всегда находила время пофлиртовать с любым мужчиной, который хотя бы смотрел в сторону скальпеля. Я почему-то думала, что ей уготована более счастливая жизнь, но здесь, как оказалось, я глубоко заблуждалась.

Когда мы почти сняли с несчастной шаль, коей была обернута нижняя часть ее туловища, кровь хлынула сильнее. Лотки по обе стороны койки быстро заполнились, кровь из них заструилась на пол.

Эмма Смит села, охнула и в последнем всплеске сознания схватила меня за руку, оставляя кровавые отпечатки на рукаве моего форменного платья.

– Не надо, пожалуйста. Если ее вытащить, я развалюсь надвое, – произнесла она, тараща на меня глаза. Потом ее пальцы разжались, зрачки закатились, и она рухнула на койку.

Я лишь тупо смотрела на кровавые пятна на своем рукаве, но Мулленс запаниковала.

– Где этот чертов доктор? – в отчаянии вскричала она, как и я, желая, чтобы тот скорей пришел. – Сестра Чапмэн, что нам делать?

А сделать мы ничего не могли. Эмма Смит была вчистую разорвана от переднего прохода до заднего. Ее худые, как палки, ноги, сплошь в синяках, желтушного цвета, лежали на койке под ужасающе неестественным углом.

Наконец, к нашему огромному облегчению, явился доктор Шивершев. Врач он был хороший, разве что неприветливый, бездушный, бесстрастный. Нас, обычных медсестер, вообще за людей не считал: даже не поздоровался. У него за спиной стояли по стойке «смирно», словно натасканные псы, три ассистента. За ними – его ученики, все как один гладко выбритые и прилизанные. Моргая, они выглядывали из-за тех, кто находился перед ними.

На осмотр Эммы Смит доктор Шивершев потратил не более двух минут, после чего распорядился, чтобы мы положили ее поудобнее и постарались остановить кровотечение.

– Разве мы не идем в операционную? – осведомилась я.

Мулленс выпучила на меня испуганные глаза. Медсестре полагалось ждать указаний от хирурга, а не указывать ему.

Доктор Шивершев посмотрел на меня, вскинув брови, и снова перевел взгляд на Эмму Смит.

– Думаете, если я ее прооперирую, завтра она вскочит с постели и побежит домой? Я буду очень удивлен, если она не умрет в ближайшие день-два. – С этими словами он покинул смотровую. Его ассистенты и ученики ринулись за ним, словно свита избранных крыс.

Эмма Смит казалась полупрозрачной, будто из нее выпотрошили все внутренности, и теперь от нее осталась одна лишь пустая серая оболочка. Я ощутила странное покалывание в щеках и подумала, что, возможно, заболела. Непонятно почему, вдруг рассмеялась. Полный абсурд. Мулленс обратила на меня полный ужаса взор, видимо, решив, что я смеюсь над умирающей. На самом деле я просто осознала, насколько это все нелепо, насколько тщетны наши усилия. Наша работа не имела смысла. Эмма Смит умрет, и мы, если уж говорить честно, знали, что таких, как она, будет множество. Наши жалкие попытки помочь ей, если это вообще можно назвать помощью, заключались в том, чтобы подставлять чашу под вытекающую из нее кровь.

Мы находились в прачечной, переодевались в чистую униформу, и Мулленс, будто разговаривая сама с собой, внезапно спросила:

– Кто же мог такое сотворить? Кто додумался запихнуть палку в женщину? Звери, а не люди.

Я промолчала. Все мое существо было охвачено дурным предчувствием: должно произойти что-то ужасное. Мне бы тогда сразу сообразить, что я нездорова, но, памятуя о своем последнем разговоре с Матроной, я дождалась, когда Мулленс уйдет, и затем трижды сильно похлопала себя по щекам. Ну, умрет еще одна женщина, что с того? На покойников я здесь насмотрелась. Одним больше, одним меньше.

Эмма Смит доставила нам еще немало неудобств, растеряв свои внутренности по всей смотровой, поэтому, когда Мулленс вернулась, мы с ней пошли за Дайкс, работавшей в больнице санитаркой. Санитарок мы называли «скребками», правда, не в присутствии Матроны. Дайкс была в больнице одной из старых неквалифицированных медсестер – тех самых, от которых стремилась избавиться Матрона, воплощавшая в жизнь свои передовые идеи по радикальному переустройству службы сестринского дела. Большинство медсестер старой школы со временем покинули больницу, поступив на работу в лазареты при тюрьмах или работных домах, но некоторые, как Дайкс, остались в качестве санитарок. К Дайкс также обращались те, кому случилось забеременеть.