Падшие мальчики

За три месяца до того, как отправиться в Южную Америку вновь, Напье принял душ и два раза вымыл голову. Причесался, чего раньше не делал. Съел хлопьев и половину банана, оставив остальное на столе, где последующую неделю будут пировать тараканы. Напье собрал всю обувь, какая у него была — четыре пары, — связал шнурками и зашвырнул на дерево. Сделав это, он отошел и взглянул на свой шедевр: пара туфель, кожаные ботинки, ботинки со стальными носами, грязные кроссовки — они болтались на ветру, пиная ствол.

Затем Напье взял один из оставшихся романов, смастерил из страниц двести одну маленькую бумажную шляпу и рядами выложил их на лужайке. Прежде чем уйти на кухню готовить ужин, он посмотрел на работу, занявшую весь день. Одни шляпы унес вечерний ветерок. Он улыбнулся.

Другие остались на месте.

Перед сном Напье, впервые за долгие годы, вспомнил родителей. Он скучал по рукам матери, всегда готовым утешить и наказать. Скучал по щетине на шее отца, его залысинам, пивному запаху на коже. Напье вспомнил время в семинарии — в Южной Америке, — истекающего кровью Христа в каждой церкви, измученного и израненного. Вспомнил счастливые дни, когда он не был один, и захотел умереть. Жизнь с Розмари — до рождения ублюдка. Опарыша.

Напье стер слезы с глаз, облизал соленые пальцы.

Спустилась ночь, окутала город туманом. Он взял лопату и фонарик и пошел на кладбище на окраине города. Напье выкопал тело Розмари и положил его в машину, завернув в пластик, забросал пустой гроб землей, разровнял почву.

Никто так и не узнал о полночном воровстве.

Напье поместил жену в огромную банку, которую украл со стройплощадки. Он не знал, для чего она, но, главное, стекло было прочным. Напье на три четверти наполнил ее этиловым спиртом, купленным в шести хозяйственных магазинах в Сиэтле. Последнюю четверть занял ликер «Эверклир» — наиболее чистый аналог этанола, который можно приобрести без лицензии и залога. Напье поместил Розмари в гардероб, стоявший в их прежней спальне, которую, как и при ней, постоянно убирал. Встроил в дверцу шкафа музыкальную шкатулку, чтобы всякий раз, когда она открывалась, звучала любимая песня жены. Напье ненавидел «Лунную реку», но любил Розмари. Даже после ее смерти он был честен.

«В моем доме грязи не место, — обычно говорила она. — У меня нет пыли под кроватью».

Он скучал по ее голосу, хотя почти забыл его.

Напье не мог спать в их прежней комнате, поэтому переехал в кабинет. Он поставил кровать в углу, перенес чертежный стол наверх. Хорошо, что Розмари вернулась домой: ее присутствие заполняло пробоины в его жизни. Он молился, чтобы она приходила к нему во сне, но это случалось так редко. Иногда он целовал банку.

Вернувшись из Сиэтла после второй поездки за границу, Напье чувствовал себя предателем. Он пришел в комнату Розмари и исповедался ей, сказал, что был с другой женщиной, молоденькой вертихвосткой. Розмари смотрела на него маринованными глазами, волосы за стеклом шевелились.

— Клэр ничего не значит.

Сэм превратился во что-то более-менее сносное. Иногда Напье перегибал палку, но ему нравились звуки, которые опарыш издавал под хлыстом. Мягкий, розовый, окровавленный.

Как его мать.

Сэм был ей слабой заменой. Но и он сойдет. Ему придется.

Каждое воскресенье Напье посещал церковь. Священника звали Лоуэлл. Однажды после утренней службы Напье подошел к нему и заговорил.

— Отец, думаю, я… — Он осторожно подбирал слова. Чистый, аккуратный Христос на кресте не смотрел на него. — Одержим. Две ночи назад я проснулся в темноте среди мертвых цыплят. Повсюду — перья и тушки. Это было ужасно. Меня замутило. Думаю, птицы принадлежали местному фермеру, но я не знал, как они попали ко мне. Лапа одного из цыплят застряла у меня во рту. Я ее выплюнул. Не знаю, как китайцы едят их. Даже думать не хочу. На стене кровью было написано: «Помогите». Клянусь, это сделал не я, отец. Какой-то демон. Он меня преследует. Прошу, спасите меня.

Лоуэлл предположил, что это Напье убил цыплят, размазал по телу их кровь и написал мольбу на стене.

— Случаи настоящей одержимости очень редки, Гай, — доверительно сказал Лоуэлл. — Я никогда не видел ничего подобного, но слышал о проблемах вроде твоей. Не обижайся, но я хочу спросить тебя кое о чем. Ты пьешь?

— Ну да. Виски. Это яд, я знаю…

— Ничего, Гай. Ничего. — Лоуэлл коснулся его руки. — Думаю, ты сам это сделал. Такое случается, и нередко. Иногда даже здесь, в городках вроде Бенда. Наверное, ты ищешь внимания. Знаю, звучит ужасно, но люди часто так делают. Неосознанно. Понимаешь, о чем я, Гай? Они совершают ужасные вещи во сне, в алкогольном помрачении. Всегда так было. Они творят разное, считая, что Бог их забыл. Чувствуют себя брошенными, потому что не получают ответа на молитвы. Это естественно для людей, переживших огромную утрату.