Падшие в небеса.1937

Не прошедшие «силовые испытания» на плацу люди обреченно столпились в небольшом коридоре внутри барака. Их глаза с надеждой искали свое будущее место ночлега. Каждый еще верил в отдых в тепле. В обычном тепле. Тут было не до уюта. Просто так хотелось согреть свое тело. Согреть свои мышцы. Полумрак сырого помещения угнетал. Хотя в бараке было не холодно. Люди расстегивали одежду, проверяя, насколько тут можно расслабиться, выдыхали воздух изо рта и удовлетворенно потирали рука об руку, пара видно не было. Конвоиры, молча, вышли из барака, закрыв за собой дверь. Как она скрипнула, никто не расслышал, треск с улицы заглушал все звуки.

Арестанты робко вошли в большое помещение. Это была комната двадцать на двадцать метров. Маленькие оконца на уровне пояса зарешечены толстыми стальными прутьями. Вдоль стен ровными рядами стояли деревянные нары. Они были сбиты из грубых досок. На нарах чернело какое-то тряпье. Посредине барака высились две «буржуйки». Маленькие печки, сваренные из железных бочек – вот и весь источник отопления. От «буржуек», словно вены старика, тянулись черные железные трубы. Они ползли и, изгибаясь, уходили куда-то под крышу. На трубах сушились тряпки, не то портянки, не то рубашки. Разобрать было очень трудно. В помещении стоял тяжелый смрад от пота, грязного тела, фекалий и мочи. Запах с непривычки резал глаза. Некоторые из новичков, морщась, прикрывали ладошкой нос: после чистого таежного воздуха лагерный дух казался отравленной атмосферой. Павел покосился в дальний угол. Там стояли большие отхожие бочки «параши». Видно, что их уже давно никто не выливал.

Обитатели барака, которых новички и не сразу разобрали в полумраке и частоколе нар, с любопытством повысовывали свои головы. Они, словно гнилые капустные кочаны, свисали с досок. Невидимые глаза всматривались в новых узников.

Клюфт остановился в нерешительности, не зная, куда дальше идти. Места свободные на нарах есть, но все они ближе к окнам. Их никто не занимал, видно, из щелей в стенах сильно поддувает ночью, и спать тут очень холодно. А вот у печек, напротив, повисли грозди человеческих тел. Кто-то, свесив ноги с верхних нар, пытался согреть ступни, кто-то протягивал руки, а кто-то из зэков, просто стоял у «буржуйки». Идти к печкам не было смысла.

Павла потянули за рукав. Это Оболенский. Старик показывал на свободную «шконку»:

– Давайте присядем. Надо переговорить! – прошептал он Павлу в ухо.

Но Павел не отреагировал. Было плохо слышно. Этот треск, доносившийся с улицы, глушил негромкие слова Петра Ивановича. Оболенский вновь потянул Клюфта за рукав. Они сели на нары возле маленького оконца. Петр Иванович прижался к Павлу, как отец к сыну, и громко сказал на ухо:

– Что-то тут не то! Нас даже не посчитали, и проверки не было! Да и на руке вон какую-то полоску вторую нарисовали! Что-то тут не то! Не нравится мне это!

Павел покосился на еще мокрую известку на одежде. Она становилась ярко-белой на глазах. Известь въедалась в ткань, вытравляя цвет.

– Что делать-то будем? А, Паша? – спросил Оболенский и испуганно посмотрел на Клюфта.

Павел понял, что старик растерян. И хотя в помещении практически не было света, он заметил полупустые и испуганные глаза Петра Ивановича.

– А что вы предлагаете делать? А? – спросил Павел.

Оболенский покосился сначала на свою одежду, затем осмотрелся вокруг и пожал плечами. Он ничего не ответил. Да и что он мог ответить? Клюфт наклонился к нему поближе и ласково, пытаясь подбодрить, прошептал на ухо:

– Ничего! Прорвемся! Вы к побегу готовы? А? Побежите со мной?

Оболенский радостно закивал головой и замычал, словно немой. Треск, раздававшийся с улицы, мешал говорить, и, возможно, Петр Иванович решил общаться жестами.

– Ну, тогда готовиться надо! Готовиться!

– А как мы побежим? – Оболенский это прошептал в ухо Павлу тихо.

Совсем тихо. Он явно боялся. Но Павел расслышал слова. Расслышал и грустно улыбнулся:

– Прорвемся! Надо только найти Фельдмана! Он знает способ! Я уверен! Он мне намекал! Он что-то придумал! Надо это использовать!

Оболенский дернулся. Он вновь испуганно закивал головой. Махнул рукой и заорал Павлу в ухо:

– Не надо с ним связываться!!! Он плохой человек! Я знаю! Он плохой! Я чую, это провокация! Он ничего хорошего придумать не может! Он плохой! Его надо опасаться и держаться от него подальше! Подальше, Паша! Не связывайся с ним!

Павел недоверчиво посмотрел на старика и недовольно спросил:

– Вы, все загадками говорите! А мне это не нравится, плохой человек, так скажите, почему? А то одни намеки! Это не дело! Так можно хоть про кого в этом бараке сказать!

Оболенский покачал головой и, тяжело вздохнув, вернее, набрав воздуха в легкие, схватил Павла за голову, прижался к его уху губами, яростно зашептал: