«Он думает, как я! Он думает, почти так же, как я? Но между нами разница! Есть разница! Огромная разница, но он думает так же, как я! Страшно, почему он так думает? Он думает так, чтобы оправдать себя, свои поступки, потому что ему так удобно думать. Он так и думает? А я, почему так думаю? Я?!!! Я хочу, чтобы что-то изменилось! Что бы окружающие люди это услышали и изменились! Я думаю плохо о людях, что бы они изменились, специально думаю плохо, чтобы потом ошибиться, обязательно ошибиться в своих мыслях и убеждениях, вот почему я так плохо думаю о людях, о своем народе! Что бы ошибиться и быть счастливым, что и ошибся, что думаешь плохо! А он?! Он думает так, потому, так убежден, что он не ошибается и все так есть на самом деле! Люди мрази и подлецы и нет ничего хорошего! Он, думает так на самом деле. И мы оба с ним думаем одинаково, но с совершенно разными целями! Страшно!!! Этот мерзкий человек думает, как я и от этого страшно. Я не хочу думать, так как он, а точнее я не хочу, чтобы он думал, так как я! Как угодно, но не так! Он, ломает своими мыслями и рассуждениями, надежду на то, что люди хорошие! Нет, он не должен так думать, он не имеет права так думать! Ведь тогда, правда, становиться обвинительным приговором! Нет, правда не может быть обвинительным приговором! Она должна быть спасением, она должна быть горькой правдой, чтобы потом стать хорошей новостью! Должна! Она должна помочь людям перестать быть такими! А он?! Он говорит обвинительный приговор! Он говорит окончательный приговор! Нет, он не имеет правда так думать, думать, как я!» – Вилор зажмурился от мыслей.
Ему стало противно и больно, он вспомнил слова Лидии, тогда на пикнике…
«
«Это какой-то фарс! Русский человек садится в тюрьму и к нему приходят вот такие мысли?! Вот такие слова, звучат у него в голове?! Он не думает про свою судьбу, а вдруг задумывается о глобальном? О судьбе русского народа?! О судьбе своей страны?! Мне, что больше думать не о чем?! Тут в тюрьме, в этих вонючих камерах, русский человек начинает думать о высоком! И ведь не я один вот так,… почему, что за странность?! Лидия… Лидия, даже ее образ и то! Опять пафос! Что за страна?! Что за народ?! Если я его часть, то мы все сумасшедшие? Нет, мы не можем быть все сумасшедшими, и не будем… потому, как среди нас, есть люди со здравым рассудком и железной логикой и они,… они, такие как Нелюбкин! Как он! Дзержинские и Ягоды, Ульяновы и Ежовы! Нет!»
– Тебе что, плохо? – донесся голос следователя.
Нелюбкин стоял и смотрел на Щукина, который с низко опущенной головой, был похож на пьяницу, задремавшего в парке на лавочке.
– Эй! Щукин, кончай тут придуриваться! Что жмуришься?!
Вилор словно очнулся от мыслей и презрительно посмотрел на Нелюбкина, в его глазах он увидел растерянность.
– Не смейте мне говорить тут такие слова! Вы ничтожество, которое возомнило себя царем жизни! Королем ситуации! Цезарем подлости! Но и к вам, придет все тоже – самое, что вы делаете со своими жертвами! Придет обязательно! – зло процедил сквозь зубы Вилор.
– Что?!! Что ты мне тут лепечешь?! Я пришел к тебе, в свое личное время, договориться по-хорошему, а ты?! Ты, не хочешь мне, говорить то, что надо! То, что обязан сказать! – возмутился Нелюбкин.
Его лицо стало злым, одна щека дергалась о напряжения. Следователь схватил Щукина за ворот рубахи и тряс, как нашкодившего ученика.
– Ты кого из себя сам-то возомнил?! А?!!! Я с тобой по-хорошему, думал ты парень доходчивый и покладистый и хотел по нормальному твое дельце закрыть, а тут, ты, что мне тут хочешь предъявы строить? Так я из тебя знаешь, кого сделаю?! Козла сделаю! Ветошь человеческую! Отбросы лагер…
Но Нелюбкин не успел договорить. Вилор не выдержал, это было сейчас выше его сил, он не мог сдержать себя. Вскочив, он наотмашь ударил следователя в лицо.