Падший

В центре площадки цветастым неподвижным пауком на тонких ножках-растяжках расположился громадный цирковой купол. Он будто бы притаился, притих в ожидании чего-то. Или кого-то. Изнутри не доносилось ни музыки, ни голосов, ни звуков представления. Зато был манящий свет вокруг него, а также направленный на него. Я шёл к цирку, чувствуя себя мотыльком, обречённым на гибель. Но я был не один такой, о нет. Невзирая на глубокую ночь, к внезапно появившемуся на окраине города цирку медленно стекались люди всех возрастов: от всегда бодрствующей молодёжи до глубоких стариков, которых в такой час тут быть не могло. К куполу шли даже дети. Хотя, это могло мне только показаться.

Я вошёл внутрь вместе с десятком других таких “мотыльков”, и тут же ощутил, как снова перестали пульсировать все Имена, кроме одного. Но в этот раз того, звучания которого я не знал. Его хозяйка была рядом. Ждала меня. И я пришёл.

Казус гомункула будет решён этой ночью, тут Разумовский прав. Решён, чем бы он ни был.

— Дамы и господа! - грянул вдруг отовсюду раскатистый голос конферансье. - Сегодня и только сегодня! В эту самую ночь мы рады приветствовать всех под взором госпожи Маржерѝ!

Установленные по границе арены прожекторы одновременно ударили в вершину купола, и зрители громко ахнули, увидев там живой громадный женский глаз. Который, впрочем, существовал лишь секунду, а после вдруг растворился, вынудив людей зайтись волной аплодисментов. Только сейчас я понял, насколько много тут собралось народу. Восходящие ярусы зрительских мест были сплошь забиты разномастными людьми: кто-то сидел в дорожной светоотражающей спецовке и оранжевой пластиковой каске, кто-то в деловом костюме или выходном платье, а кто-то и вовсе в ночном пеньюаре или пижаме. Ума не приложу, как все эти люди оказались здесь, пройдя через ночной город. Но они здесь были.

— И сегодня у нас особая программа, - понизил голос невидимый конферансье, умело напуская туман таинственности. Выждав нужную паузу, он продолжил, произнеся название цирка подчёркнуто по-французски: - Оторвавшись от родной труппы du Soleil, госпожа Маржери прибыла в ваш уютный городок прямиком из Монреаля, преодолев за короткое время Тихий океан! И всё ради одного-единственного гостя! Итак, встречаем: несравненный, долгожданный, юный и строптивый, А-а-а-александр-р-р Зо-о-ор-ри-и-и-и-ин!!!

Настала очередь прожекторов, развешанных под куполом. Они включились разом, с громким щелчком, и почудилось даже, будто я ощутил толчок от скрестившихся на мне лучей ярчайшего света. Люди почему-то и этому бросились аплодировать, а неутомимый конферансье, словно бы невзначай прочистив горло, подбодрил:

— Не стесняйтесь, Александр! Арена ждёт только вас!

Чем бы всё ни закончилось, здесь я был именно за этим. Разумовский, а вернее мудрствующий лукаво демон Хиреоф, остановил своей властью готового меня уничтожить Измаила, чтобы я пришёл сюда. Так чего же ждать? Вперёд!

И я, почему-то не ощущая ни малейшего страха, пересёк массивный борт с прожекторами, оказавшись на цирковой арене. Грянул невидимый оркестр, и конферансье натужно взвыл:

— А-а-а теперь встречайте: несравненная и незабвенная, го-о-оспожа Маржери-и-и-и-и!..

Свет снова попутно хлестанул меня, устремляясь ко второй точке на арене. Словно бы загипнотизированные, зрители бросились рукоплескать с удвоенной силой, оркестр пафосно громыхнул, раздался громкий хлопок, сверху полетели блестящие конфетти, и основной свет под куполом сгинул. Остались лишь два перекрестия прожекторов на арене, под которыми стояли мы. Я и та женщина, померещившаяся мне в клубе островом посреди бушующего моря разгорячённой танцем толпы.

Подобно тому, как граница света на площадке парка отрезала всю остальную ночь, арена отрезала нас от зрителей. Я знал, что они всё ещё там, но не видел и не слышал их, в то время как демоница, наряженная в цветастый камзол с “павлиньим” хвостом, кружилась на месте и широко улыбалась, словно бы ей продолжали аплодировать. Это выглядело жутковато: я слышал только её хрипловатое дыхание и глухое бумканье помоста под нами от её низких каблуков. Белила на лице циркачки от размашистой улыбки местами уже трескались, и с такого расстояния я рассмотрел, что ей вовсе не тридцать, и даже не сорок. Под белыми эстрадными лосинами виднелись слишком выступающие колени, выдающие больные уже суставы, трицепсы приветственно расставленных рук заметно висели, и никакие акробатические этюды были уже не в силах вернуть их на законное место. Сквозь слои грима на шее и сверху декольте выглядывали тёмные наросты родинок, а довершала всё нездоровая желтизна густо накрашенных глаз.

“Мы всего лишь функции”, - сказал о демонах Хиреоф. - “Мы дышим условностями своих натур”. Вот госпожа Маржери изо всех сил и дышала. Вероятно, каким бы демон ни был древним и могущественным, перешагнуть через себя он был не в силах.