Падший

Шахматная фигура. Часть игры. А игра всегда подразумевает обман.

Селина наклоняется за листком белой бумаги. Я остаюсь неподвижным, когда она выпрямляется и с любопытством смотрит на записку.

– Mon petit lion, – читает она, – наша семья оставила меня в огне. Считай, я вернула долг. – Селина замирает, а затем ее глаза в ужасе распахиваются. – Если ты хочешь снова увидеть нашего дядю, сможешь найти нас на палубе «Миссисипи Краун Джевел». Всегда твоя, при жизни и в смерти, Эмили. – Шок отражается на ее лице. – Эмили? – выдыхает она. – Разве это не твоя…

– Сестра, – говорю я, и у меня начинает кружиться голова. Я забираю у Селины письмо, ощущая, как кровь пульсирует в моем теле. – Моя сестра, – бормочу я, еще раз перечитывая записку. – Моя сестра.

«Mon petit lion». Мой маленький львенок. Я ненавидел это прозвище. И только Эмили когда-то так меня называла.

Одетта недоверчиво трясет плечами.

– Comment est-ce possible?[113] – спрашивает она.

Я таращусь на руины своего сожженного дома, но перед глазами у меня мелькают совершенно другие картинки. То, что с нами произошло за последние несколько месяцев, теперь не кажется случайным. Все происходит по какой-то причине. Убийства, которые приписали Найджелу, всегда происходили на причале рядом с рестораном «Жак». Нападение на Селину в соборе Сен-Луис. И как мы удивились, узнав, что наш долговязый брат, любитель карточных игр Найджел Фитцрой, спланировал все в одиночку.

Может быть, здесь вовсе не было ничего удивительного. Может быть, во все это мы просто не верили.

Шахматная фигура. Игра. Обман.

– Мой дядя обожает шахматы, – говорю я, и слова оседают пеплом у меня на языке. – Он учился играть в шахматы веками.

– Да, он как-то сказал мне то же самое, – говорит Селина. – Во время бала-маскарада.

– Я никогда с ним не играю, и он никогда не предлагает мне с ним сыграть. Однако он когда-то играл с Эмили. Даже будучи маленькой она была одаренной. И все равно она обыграла его лишь раз. За неделю до того, как погибла… – Мой голос умолкает, и повисает тишина.

Одетта зажимает рот руками.

– Mon Dieu[114], – шепчет она. И я знаю, она тоже все поняла.

– Бастьян, что произошло? – спрашивает Селина. – Ты никогда не рассказывал мне, как она погибла.

– По моей вине, – говорю я опустошенно. – Когда я был маленьким, я любил играть с солнечным светом. Любил преломлять лучи света хрустальными фигурками, которые находил в доме. Я собирал хрусталь, даже фрагменты люстр. В солнечный день я составлял их вдоль стены, чтобы появилась радуга. Отец всегда меня ругал за эту игру, постоянно говорил, что в один прекрасный день я устрою пожар. Но я его не слушал, и никто мне не запрещал играть. Даже мальчишкой я получал все, что хотел и о чем просил, обо мне все всегда заботились.

– В тот день, расставив фигурки в нужном порядке, я оставил свою коллекцию хрусталя на кровати наверху, а сам пошел вниз на кухню, чтобы что-то спросить у Эмили. Когда я вернулся в свою комнату, одеяло почернело. В углу кровати билось пламя. Я был маленьким и испугался, что меня за это накажут, поэтому спрятал одеяло в шкаф и закрыл его. Можешь догадаться, чем все закончилось. Я ничего не понимал и очень испугался, поэтому выбежал в коридор и спрятался там в шкафу. – Я закрываю глаза, вспоминая, как начал задыхаться, как не мог ничего разглядеть и не мог позвать на помощь. – Именно Эмили прибежала наверх, прорвавшись сквозь огонь. Когда она меня наконец нашла, огонь уже добрался до лестницы. – Я замолкаю, почти что чувствуя себя человеком, возрождая в памяти прошлое. Снова чувствуя себя бессильным. – Мало чего помню из того, что случилось после. Мне сказали, Эмили укутала меня в одеяло и вытолкнула в окно, так что я приземлился прямо на простыню, натянутую спасателями. Сама она так и не выбралась.

Какое-то время я молчу, а потом с моих губ срывается мрачный смех.

– Никто так и не нашел ее тело. Пожарные сказали, что, вероятнее всего, огонь уничтожил тело моей сестры бесследно. Долгое время я надеялся, что кто-то ее спас. Я умолял дядю и родителей проверить все больницы, расспросить всех докторов. Я не верил, что она погибла. Мне казалось, что если бы она погибла, я бы узнал. Нашел бы какое-то подтверждение. Тело, чувство потери близкого человека. Я был уверен, что она все еще жива. Но мои родители лишь собрали все наши вещи и переехали. Они знали, хотя мне никто этого не сказал, что на нас охотятся враги Никодима. Вскоре после этого моя мать стала вампиром. Тот пожар – пожар, который устроил я, – стал началом конца для нашей семьи.

– Ce n’est pas possible[115], – бормочет Одетта себе под нос. – Эмили… жива?

Печаль плещется в уголках глаз Селины.

– Если она жива, зачем ей причинять боль собственной семье? – спрашивает она.

– Я не знаю. Похоже, она верит, что Никодим оставил ее умирать, хотя понятия не имею, почему она так решила. – Выражение моего лица суровеет. – Но я намерен все узнать.

Одетта хватает меня за запястье.

– И ты будешь делать это в одиночку.

Я киваю и сминаю записку сестры в кулаке.

Майкл