Падший ангел. Явление Асмодея (СИ)

Он поднялся с колен, раскрыл футляр, к которому не пристала пыль, извлек скрипку и смычек, и заиграл сосредоточенно и вдохновенно. Музыка была сначала страстной, как вода, прорвавшая запруду, а дальше лиричной и спокойной в своем естественном течении. Спиной он ощущал – тень нависла над ним, но не было такой силы, которая могла бы его отвлечь от игры.

Когда музыка стихла – дом затаился тоже.

Прокричал:

– Ты помнишь эту музыку?! Я разобью чертову скрипку! Я развалю весь дом! Я призову Божью силу, пока ты не оставишь в покое людей! Слышишь! Не тревожь никого! Кровь невинных не прольется! Слышишь?

Он замолк и напряг весь слух, прислушиваясь к шорохам и отдаленным стенаниям, пробежал по комнатам, остановился, замер – вот первый отдаленный стук, потом более отчетливый, как от каблуков, и снова шаги удалились, чтобы через некоторое время стук повторился и еще, еще раз раздался этот шаг хромой старухи …то отчетливо, то приглушенно… Трудно было ошибиться в его опознании.

Долго звуки уходящих шагов бродили по этажам, да так и растаяли в пространстве затхлого дома. Он прошел к креслу, устроился на нем и замер, как статуя, повесив за подлокотниками руки. Он что-то понял, глаза его засверкали, лицо осенила торжествующая улыбка. Сидел, уставившись в одну точку, пока тихо, чеканя каждое слово, не произнес:

– Ты здесь?

И снова тень промелькнула на стене.

– Ты позвала меня, потому что мы не закончили наш разговор, потому что я не отказался от сана. Молчишь? Ты будешь молчать – а я буду говорить! Мне не важно, где граница между жизнью и смертью. Мы можем снова начать ту жизнь, которая здесь была когда-то… начать нашу жизнь в нашем доме. Смахнем пыль и начнем. И те же роли бродячего цирка: Пульчинелла, Полишинель, Арлекин.

И еще отец – наверное, Ковьелло – умный слуга из театра комедии, или шут при дьявольском дворе. Не скажешь?

Он рано покинул этот грешный мир. Ты ему помогла в этом, я понимаю. Он за дверью! Жаждет встречи с тобой… Но ты скрываешься – отец в затруднительном положении.

…Несчастный человек. Как любил он тебя! Как мучился в предсмертных судорогах! Не дождался помощи. Ты сгубила его. А он тебе верил и до конца не мог понять кто же ты! Он не знал, что жил с ведьмой. Ты не пригласишь его сегодня?

Он замолк, вытянул губы, сжал их, снова вытянул.

Повеяло холодом и сыростью из дверного проема.

– Я знаю-знаю, я виновен… – он заговорил шепотом, ощущал, что ведьма подошла. Совсем близко пронесся ветер и смрад как из преисподней. Он застыл на месте, осознавая, что нельзя поворачивать головы, если хочешь узнать правду. Он резко задрал голову вверх и потерял сознание.

И увидел как сыпятся карты, как они сами сыпятся непрестанно с потолка., будто кто-то имеет из несчетное множество. И шаги и идет он, граф кричит свои дурацкие слова. И все смотрят на дверь – она должна вот-вот открыться.

Глава 29

Когда он очнулся, перед ним стояло кресло, в котором он сегодня сидел, а когда-то подолгу восседала старуха. Кресло с высокой спинкой невнятно-черного дерева, маленькой подушкой багрового бархата и выточенным знаком на спинке. Каким же невероятно прекрасным и величественным создал мастер это кресло! Каким же вдохновением была наполнена его работа! Даже трещинки прошлись по нему так застенчиво и никак не изуродовали его. Работа, однако, была наполнена каким-то сверхъестественным ужасом – казалось, еще мгновение и кресло затянет в свои объятья того, кто подошел к нему. Он поднялся с пола, вернулся на кресло, и перед ним прошли персонажи той итальянской комедии из детства. И среди них Изабелла с приставучим Пульчинелла и девушка будто прошептала ему: «Я Олина!»

Он смотрел, улыбался, восхищался и шептал себе под нос «Браво!». Шептал еще что-то… Старая старушечья рука опустилась на его голову и скрюченные пальцы стали нащупывать его глаза. Но не меркнул взгляд его горящих глаз. Ледяной холод и дрожь пальцев на лице и нельзя было сбросить с себя это наваждение. Рука, будто принадлежавшая слепому человеку, рука черепахой ползла по лицу священника.

И он не говорил, а вернее говорил, но про себя: –Я вырву ее из грязных когтей! Чего бы это ни стоило мне… Ее мать убита горем. Винят меня. Ты ждешь, когда меня распнут? – с трудом выговорил он. – …Или отрежут голову, как барану или забьют палками, как крысу. Я должен стать жертвой?! – он повернул голову в другую сторону, будто кто-то невидимый прошел за спинкой кресла, – Жертвой, но не жертвой дьявола, как ты задумала. Я встречусь с ним, но не как его жертва! – он опять закашлялся. Каждое слово ему давалось с трудом. – Ты ждешь меня на том свете, потому что на этом не дождалась. Правда, мама? Но я не предам своего Бога.