Падший клинок

— Порез неглубокий, — заметила она. — По крайней мере, ты все сделала правильно. Но он заживет быстрее, если сейчас ты встанешь и мы сделаем все как положено. Как тебя зовут?

— Розалин, госпожа.

— Еврейка? — герцогиня вздохнула. — Вряд ли тебе это известно. Хотя ты можешь знать свой возраст и имя отца. Ну, и матери, конечно.

— Ее звали Мария.

— Ну разумеется, — промолвила Алекса. — Матерь Божья. Непорочная. Удивительно, сколько шлюх в городе носят это имя.

— Она не была шлюхой.

А'риал с ухмылкой обернулась.

Ее хозяйка подняла вуаль и ласково посмотрела на ведьмочку. Та немедленно вернулась к ранам Тико.

— А ты? — поинтересовалась герцогиня. — Ты шлюха?

Розалин возмущенно затрясла головой.

— Ну так, маленькая не-шлюха, кто же ты?

— Я Розалин, — ответила девочка, сдерживая слезы, когда герцогиня воткнула ей в плечо иголку, протянула нить и завязала узелок; все это делалось с привычной легкостью. Боль от зашивания была сильнее, чем от самого пореза.

Розалин смотрела, как рыжая девчонка уложила обнаженного Тико и, протерев ему лицо, принялась обмывать тело.

— Он умер? — спросила девушка, ее нижняя губа задрожала.

А'риал ухмыльнулась.

— Он пьян, — ответила герцогиня. — От крови и опиума, лунного сияния, чуточки сурьмы и капельки белены, — она явно веселилась. — И, конечно, от мандрагоры. Чтобы спутать его мысли. Хотя они и так в беспорядке. Печально…

— Госпожа?

— Ты не та.

— Не та для чего? — спросила Розалин, склонив голову и бессознательно копируя позу Алексы.

Герцогиня затянула последний узел. Она отступила, изучая свою работу, и удовлетворенно кивнула. Все получилось. Алекса вытащила из кармана крошечную баночку, сняла крышку и вытащила тугую пробку.

Розалин замерла, глядя на баночку.

— Хочешь посмотреть?

— Госпожа, пожалуйста.

Герцогиня набрала немножко мази, закрыла крышку и, вручив баночку Розалин, начала втирать мазь вдоль шва.

— Камфара, — сказала она Розалин. — Так пахнет камфара.

Но Розалин просто крутила баночку в руке. Страх, боль и швы — она забыла обо всем. Девушка прослеживала изгибы золотого дракона, обвивающего горлышко. На каждой лапе дракона было по семь когтей.

— Такой красивый…

— Эта вещь времен прадеда моего прадеда. Она принадлежала императрице династии Мин. Ее нашли в развалинах садов Чань-ан.

Только сейчас Розалин поняла, что даже не знает, кто эта женщина. Она явно очень богата. Ее носят в кресле, и у нее есть свои стражники. Открыто говорит о своей ведьме, хотя ведьм казнят. И она чужестранка — носит вуаль и говорит с незнакомым Розалин акцентом.

— Госпожа. Кто вы? Могу я спросить?

— Я — сорняки средь мостовой, — улыбнулась женщина под вуалью. — Кирпичи в этом… — она кивнула на разрушенный склад. — Женщины в постелях, и дети, рожденные в жалких домишках за твоей спиной. Я стук молота в кузницах Каннареджо. Пот мастеров, варящих кожу для дешевых доспехов.

— Госпожа?

— Обращайся ко мне «госпожа моя», — почти ласково произнесла женщина.

Она провела пальцем вдоль шва на груди Розалин и вздохнула. Потом откинула вуаль, открывая лунному свету свое лицо.

— Я Алекса ди Миллиони, и всем этим должен быть мой сын, а не я. Будь верна, и я окажу тебе покровительство. Предашь меня — и пожалеешь, что не умерла сегодня ночью.

Розалин взглянула в холодные глаза женщины и поверила.

В те дни, когда венецианцы носили лохмотья, а Венеция была сборищем рыбачьих хижин на сваях посреди грязной лагуны, когда жители больше думали о том, как остаться в живых, нежели о строительстве дворцов, захватчики стояли на пороге, а вокруг рассыпались последние осколки Западной Римской империи, основу торговли составляли соль и рыба. В то время соль соскабливали с камней. Сейчас ее производили в промышленных масштабах: неглубокие пруды, заполняемые приливом, во множестве плодились за Каннареджо. Очень кстати, поскольку для обновления соляного овала в комнате Джульетты требовалась месячная добыча из одного такого пруда.

Если бы Джульетта, изнывая от тоски в своей тюрьме, не нарушила круг — просто из любопытства, — она никогда бы не увидела разыгранный во дворе ночной спектакль. Вспыхнувший гнев сжег страх и отчаяние: серебряноволосый юноша почти нашел ее, и только ради того, чтобы его остановила ее тетя, поклявшаяся защищать Джульетту после смерти матери.

Спуск с чердака занял у госпожи Джульетты сорок минут. Но прежде ей пришлось разбить толстое оконное стекло. Сейчас дом был полуразрушен, но, по всей видимости, некогда здесь жили богачи, которые могли позволить себе застеклить окна.

К счастью, участники представления уже исчезли.

Джульетта во тьме спускалась по лестнице на первый этаж, пробуя ногой ступеньки, скользкие и гнилые. Она считала, сложнее всего выбраться из чердачного этажа на крышу, проползти по черепице и спрыгнуть в слуховое окно этажом ниже. Но все это оказалось не таким уж сложным.