Пагубная любовь

Жозефа продиктовала письмо для Марианы, но попросила, для верности, адресовать его Симану Ботельо. Когда узнику принесли письмо, Мариана была у него в камере.

— Почерк мне незнаком, Мариана... И сургуч черный...

Мариана вгляделась в конверт и побледнела.

— Я знаю почерк, — сказала она, — это Жоаким, лавочник... Распечатайте поскорее, сеньор Симан... Уж не умер ли мой отец?

— Придет же в голову! Разве не получили вы третьего дня письмо от него? Разве не писал он, что здоров?

— Что из того? Поглядите, чья подпись.

Симан поискал подпись, сказал:

— Жозефа Мария... Вам пишет ваша тетушка.

— Читайте, читайте... Что она пишет? Дайте, я сама прочту.

Узник читал про себя, а Мариана не отступалась:

— Да читайте же вслух, сеньор Симан, ради всего святого... я вся дрожу, да и вы побледнели, ваша милость... Что случилось, Господи?

Симан выронил письмо и сел; на душе у него было тяжело. Мариана подбежала поднять листок, и юноша проговорил, взяв ее за руку:

— Мой бедный друг!.. Будем плакать вместе... Я буду плакать с вами, Мариана, я тоже любил его как отца...

— Он умер? — вскрикнула девушка.

— Умер... Убили его!..

Мариана испустила пронзительный вопль и прильнула лбом к железным прутьям решетки. Симан прижал ее голову к своей груди и проговорил горячо и с истинной нежностью:

— Мариана, вы единственная моя опора, подумайте об этом. Подумайте, ведь в последних словах, к вам обращенных, отец ваш, верно, просил вас не забывать о несчастливце, что получает хлеб насущный из ваших благодетельных рук. Мариана, любимая сестра моя, пересильте скорбь, не то она сгубит вас, пересильте скорбь из любви ко мне! Вы слышите меня, подруга души моей?

— Дайте мне выплакаться, будьте милосердны!.. — воскликнула Мариана. — О Господи, как бы снова не потерять рассудок!

— Что сталось бы со мной! Кто, кроме Марианы с ее благородным сердцем, мог бы облегчить мне эти муки? Кто обратил бы ко мне слова участия, придающие мне сил, дабы верить в бога? Нет, Мариана, вы не утратите рассудка, ибо я знаю, что я дорог вам, что вы меня любите, что вы отважно встретите любое несчастие, уготованное мне силами ада! Плачьте, сестра моя, плачьте, но и сквозь слезы все же глядите на меня!

XVIII

Несколько дней спустя Мариана отправилась в Визеу за отцовским наследством. От трудолюбивого кузнеца ей досталось богатство, немалое для девушки ее сословия. Доходов с пахотных земель хватило бы ей на жизнь, да вдобавок, подняв известную плиту в очаге, Мариана нашла четыреста мильрейсов, которые Жоан да Круз приберегал на пору немощной старости. Земли Мариана продала, а дом оставила тетушке: здесь та родилась, здесь женился отец девушки.

Уладив дела с наследством, Мариана вернулась в Порто и вручила свой капитал Симану Ботельо, сказав, что боится, как бы ее не обокрали в домике, где она живет на улице Сан-Бенто, напротив тюрьмы.

— Почему вы продали землю, Мариана? — полюбопытствовал узник.

— Потому что не собираюсь туда возвращаться.

— Не собираетесь? Но, Мариана, где вы поселитесь, если меня отправят в ссылку? Останетесь в Порто?

— Нет, сеньор, не останусь, — пролепетала девушка; казалось, ее удивил этот вопрос — в сердце своем она давно уж на него ответила.

— Так как же?

— Поеду в ссылку вместе с вами, коли будет на то согласие вашей милости.

Разыграй Симан удивление, он был бы сам себе смешон.

— Я ждал такого ответа, Мариана, и знал, что другого не будет. Но вы-то, друг мой, знаете ли вы, что такое изгнание?

— Слыхивала, и не раз, сеньор Симан... Края там жарче наших; но там тоже есть хлеб и живут люди...

— И умирают под палящим вредоносным солнцем, умирают от тоски по родине, частенько умирают от жестокости тех, кто начальствует над каторжанами и обращается с осужденными как с дикими зверьми.

— Да полно. Я знаю одну женщину, муж ее на десять лет был сослан в Индию, вот я ее и расспрашивала; жила она в одном месте, Солор[47] называется, и очень хорошо жила, лавку держала; она говорит, кабы не тоска по родным краям, там бы и осталась, там ей куда лучше жилось, чем здесь. Вот и я держала бы лавочку, будь на то ваше согласие, сеньор Симан. Увидите, как я управляюсь. К жаре я привычная, вы-то нет, ваша милость, да вам, даст Бог, не понадобится и выходить в жару.

— А что, Мариана, если я умру там, едва приеду?

— Не будем об этом, сеньор Симан...

— Будем, друг мой, ведь в смертный час тяжко будет у меня на душе, я в ответе за вашу судьбу... Что, как умру я?

— Коли умрете вы, я сумею умереть тоже.

— Нельзя умереть по своей воле, Мариана...

— Еще как можно!.. И выжить можно по своей воле!.. Говорила же мне об этом сеньора дона Тереза!

— Что она сказала?

— Что была при смерти перед вашим приездом в Порто, а с вашим приездом ожила. И много таких людей на свете, сеньор Симан... А ведь барышня слабенькая, я же крестьянских кровей, привычна к любой работе; и когда бы пришлось мне взрезать себе руку, чтобы кровь текла, покуда смерть не придет, взрезала бы и глазом бы не моргнула.

— Послушайте, Мариана, чего вы от меня ждете?

— Да чего мне ждаты.. Почему вы заговорили об этом, сеньор Симан?