Пагубная любовь

Вот и вся история. Неужели такую историю сможет выслушать без слез женщина — создание, нежная сострадательность которого озарена небесным отсветом божественного милосердия; неужели не заплачет она, моя читательница, душевно расположенная ко всем несчастливцам, узнав, что бедный юноша утратил честь, доброе имя, отечество, свободу, сестер, родительницу, самое жизнь — из-за первой женщины, которая пробудила его от невинного сна чувств?!

О, конечно, она плакала бы! Лишь бы только я сам сумел передать ей мучительное волнение, вызванное вышеприведенными строками реестра, которые я намеренно искал, которые читал с горечью и с уважением, а в то же время и с ненавистью. Да, с ненавистью. В свое время станет видно, простительна ли эта ненависть, не лучше ли было бы сразу же отказаться от писания повести, которая может навлечь на меня досаду холодных судей сердца человеческого; отказаться от слов обвинения, которые направлю я против поддельной добродетели тех, кто готов на худшее варварство во имя своей чести.

I

Домингос Жозе Коррейа Ботельо де Мескита-и-Менезес, родовитый дворянин и владелец одного из самых древних особняков города Вила-Реал, что в провинции Трас-ос-Монтес, в 1779 году стал главным городским судьей Каскайса и в том же самом году женился на одной придворной даме по имени дона Рита Тереза Маргарида Пресьоза да Вейга Калдейран Кастело Бранко, каковая была дочерью капитана от кавалерии, дедом же ей был также офицер-кавалерист, Антонио де Азеведо Кастело Бранко Перейра да Силва, известный не только высоким воинским чином, но и тем, что был автором книги, по тем временам бесценной, об искусстве ведения войны.

Десять лет жизни потратил на тщетные ухаживания провинциальный бакалавр, перебравшийся в Лиссабон. Дабы вызвать ответное чувство у прекрасной фрейлины доны Марии I[5], ему не хватало счастливой наружности: Домингос Ботельо был до крайности дурен собою. Дабы составить выгодную партию для девицы, бывшей одною из младших дочерей, вздыхателю не хватало благ фортуны: состояние его сводилось к нескольким поместьям в провинции Доуро общей стоимостью в тридцать тысяч крузадо. Умственные способности Домингоса так же не говорили в его пользу: ума он был весьма недальнего и снискал средь университетских своих сотоварищей прозвание «кукурузника», под коим его потомки известны в Вила-Реал и ныне. Студиозусы полагали, что их однокашник неотесанностью своей обязан тому обстоятельству, что в родных краях переел кукурузного хлеба.

Но какое-то дарование должно же было отличать Домингоса Ботельо — и отличало: он был превосходным флейтистом, первою флейтой своего времени; игрою на флейте и перебивался он в Коимбре два года, — срок, на каковой отец перестал посылать ему денежное вспомоществование, ибо домашних доходов оказалось недостаточно, дабы избавить другого его сына от наказания за смертоубийство[6].

Домингос Ботельо завершил образование в 1767 году и перебрался в Лиссабон, где получил местечко секретаря в королевской канцелярии, обычный дебют тех, кто в те времена рассчитывал сделать карьеру на юридическом поприще. Фернан Ботельо, родитель бакалавра, в свое время снискал в Лиссабоне добрый прием, особенно у герцога де Авейро[7], приверженность к коему чуть не стоила ему головы в истории с покушением на Августейшую Особу в 1758 году. Провинциал, однако же, вышел из застенков тюрьмы Жункейра, сумев отмыться от позорного пятна и даже заручиться покровительством графа де Оэйраса, ибо был в числе составителей документа, доказывавшего, что род графа древнее, чем род Пинтоса Коэльоса до Бонжардина из Порто: смехотворный, но нашумевший судебный процесс, вызванный тем, что дворянин из Порто отказал в руке своей дочери сыну Себастьяна Жозе де Карвальо.

Уж не знаю, какими способами сумел бакалавр-флейтист войти в милость у доны Марии I и у Педро III[8]. Считается, что он смешил королеву шутками, а может, и ужимками, тратя на оные весь свой разум. Во всяком случае, он был своим человеком во дворце и получал от щедрот монархини недурное жалованье, отчего у претендента на место главного городского судьи голова пошла кругом, и он перестал думать о себе самом, о своем будущем, а потом и о министре юстиции, каковой в ответ на многие прошения доверил ему пост главного судьи Каскайса.