Пагубная самонадеянность

Точно так же о возрождении европейской цивилизации в период позднего Средневековья можно сказать, что распространение капитализма – и вместе с ним цивилизации – своим происхождением и смыслом (raison d’etre) обязано политической анархии (Baechler, 1975: 77). Современный индустриализм вырастал не там, где существовали сильные правительства, а в городах итальянского Возрождения, Южной Германии, Нидерландов и, наконец, в Англии с ее мягкой системой управления – там, где порядки в основном устанавливали горожане, а не воины. Направленность на защиту индивидуальной собственности, а не на использование ее государством, заложила основу для роста плотной сети обмена услугами, которая и формировала расширенный порядок.

Исходя из этого, можно сказать, что нет большего заблуждения, чем общепринятое суждение историков, представляющих возникновение сильного государства как высшее достижение культурной эволюции: появление такого государства всякий раз предрекало ее гибель. Здесь исследователи ранней истории ошибаются, придавая, видимо, слишком большое значение тем документам и памятникам, которые оставили после себя носители политической власти. Истинные же строители расширенного порядка – они-то, по сути, и создавали материальные ценности, без которых было бы невозможно существование этих памятников, – оставили гораздо менее заметные и не такие амбициозные свидетельства своих достижений.

«Где нет собственности, нет и справедливости»

При изучении возникновения расширенного порядка у внимательного исследователя не возникнет и доли сомнения, что его основой является безопасность, которую государство должно обеспечивать путем контроля за соблюдением абстрактных правил, определяющих, кому что должно принадлежать (используя аппарат принуждения исключительно в этих целях). Так, «собственнический индивидуализм» Джона Локка был не просто политической теорией, а выводом из анализа условий, которым Англия и Голландия были обязаны своим процветанием. Этот вывод основан на понимании того, что справедливость (ее должна обеспечивать политическая власть, если хочет достичь главного условия процветания – мирного сотрудничества между людьми) не может существовать без признания частной собственности: «Утверждение “Где нет собственности, нет и справедливости” столь же бесспорно, как и любое доказательство Евклида: поскольку “владение собственностью” понимается как право на какую-то вещь, а “несправедливость” означает нарушение этого права или посягательство на него. Тогда, раз данные понятия установлены и определяются именно так, можно считать это утверждение таким же верным, как и то, что сумма углов треугольника равна сумме двух прямых углов» (John Locke: 1690/1924: IV, III, 18). Вскоре после этого Монтескьё высказал мысль о том, что именно торговля способствовала распространению цивилизации у варваров Северной Европы и смягчению бытующих среди них нравов.

Дэвид Юм и другие шотландские философы-моралисты XVIII века были уверены, что признание индивидуальной собственности знаменует начало цивилизации. Правила, регулирующие владение собственностью, представлялись настолько важными для морали в целом, что Юм посвятил им бóльшую часть своего «Трактата о человеческой природе». Позднее, в «Истории Англии» (том V), он писал, что именно благодаря ограничению власти государства на вмешательство в отношения собственности Англия стала великой страной. И в самом «Трактате» (III, ii) прямо указал: если допустить, что вместо общих правил, регулирующих владение и обмен собственностью, человечество следует закону, предназначающему «наибольшую собственность – наибольшей добродетели… то оценить заслуги отдельного человека будет настолько трудно (по причинам естественным, а также учитывая самомнение каждого), что нельзя будет вывести ни одно определенное правило поведения, немедленным следствием чего станет распад всего общества». В более поздней работе «Исследования о принципах морали» Юм заметил: «Фанатики полагают, что владычество основано на благодати Божьей и что только святые наследуют землю, но гражданский судья совершенно справедливо ставит таких возвышенных теоретиков в один ряд с обычными разбойниками и сурово наказывает, научая, что правила, которые в умозрительных рассуждениях представляются наиболее выгодными для общества, на практике могут иметь совершенно губительные последствия» (1777/1886: IV, 187).