Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

Осуждаемые обществом формы отдыха и развлечения в целом ряде случаев были освящены традицией и не носили криминального оттенка. Их доступность в годы новой экономической политики обусловливалась прежде всего финансовыми возможностями потребителя. Однако государство видело в девиантном досуге угрозу идеологического порядка, поэтому усилило агитационно-пропагандистскую борьбу с привычными населению практиками.

«Папа, не пей!»: потребление алкоголя в структуре досуга

Пьянство являлось самой популярной и распространенной формой девиантного досуга ленинградцев 1920-х гг. В этом они ничем не отличались от жителей подавляющего большинства городов страны. Рабочие и нэпманы, чекисты и партработники, милиционеры и бандиты, подростки и женщины — практически не было категории населения, в повседневной жизни которой не находилось места алкоголю. О любви к пьянству написано много. Отметим лишь, что она не являлась сугубо национальной чертой или характерной особенностью именно советского общества. Досуг, связанный с потреблением алкоголя, оказывался доступным, тяжелые условия жизни и отсутствие достойной культурной замены неизбежно притягивали людей к согревающей кровь и душу радости, столь вредной и коварной, но все же любимой и подчас единственной.

Унаследовав «сухой закон» от царского правительства, советская власть в первой половине 1920-х гг. медленно, но верно отступала от трезвости. Во-первых, у лидеров страны кружились головы, когда они видели цифры количества зерна, превращаемого крестьянами в самогон вместо хлеба[69].

Во-вторых, доходы от спиртного могли стать значительной частью бюджета. С3 декабря 1924 г. допущены к производству и продаже напитки крепостью до 30 градусов, а с 1 октября 1925 г. допущена к продаже 40-градусная водка. С этих пор потребление алкоголя неизменно росло.

Конечно, «сухой закон» не означал того, что люди перестали пить. Часто вместо водки и самогона в дело шли медицинский спирт, одеколон, политура и даже заспиртованные экспонаты. К.И. Чуковский в апреле 1924 г., описывая в дневнике экскурсионную станцию в Лахте, замечал: «Учреждение патетически ненужное: мальчишки и девчонки, которые приезжают с экскурсиями, музеем не интересуются, но дуются ночью в карты; солдаты похищают банки с лягушками и пьют налитый в банки спирт с формалином»[70]. Криминолог М.Н. Гернет так писал об алкогольном подполье: «…„зеленый змий“… согнанный с зеркальных витрин богатейших магазинов, с полок и прилавков кабаков и ресторанов, он уполз в подполье и нашел себе там достаточно простора и немало пищи» [71].

Запрет на продажу алкоголя, естественно, не мешал находить его потребителям. Из воспоминаний поэтессы и актрисы Лидии Лесной, в 1918 г. работавшей секретарем редакции еще не закрывшегося журнала «Новый Сатирикон», мы знаем о случае, героями которого стали сотрудники журнала, Александр Грин и Аркадий Аверченко. Местом действия являлся ресторан «Альберт», находившийся в доме № 18/57 по Невскому проспекту.

«Только что кончилось редакционное совещание. Грин сидит в глубоком кресле и думает о чем-то, видно, невеселом. Аверченко щелкает замком портфеля и говорит:

— Господин заядлый пессимист, бросьте вашу чертову мерехлюндию, едем обедать к Альберту.

Грин отвечает медленно, подбирая рифмы:

— Уважаемый патрон.
Приглашеньем я польщен,
Но в ресторанах запрещен
Благородный выпивон…
Какой смысл там обедать?

— Чай будем пить! — с веселой беззаботностью отвечает Аверченко.

— Едем!

На другой день Грин мне рассказал:

— Приехали мы к Альберту, знаете этот симпатичный ресторанчик против Большой Морской? Аверченко там завсегдатай. Подходит официант:,Что прикажете, Аркадий Тимофеевич?“ — „Дайте нам чайку!“ — „Уж это как водится!“ — „И севрюжинки с хреном“.

И приносит официант на подносе две чашки и два пузатых чайника, белые, фарфоровые. Аверченко наливает мне и говорит: „Пейте залпом, он холодный“. — Я глотнул. Батюшки-светы! Выпивон!

Оказывается, в одном чайнике — портвейн, в другом — английская горькая! Вот что значит завсегдатай!..

Когда Грину, смеясь, предложили стать завсегдатаем у Альберта, он молча вывернул пустые карманы пиджака»[72].

Любопытно, что похожий случай обыгрывался М. Зощенко в рассказе «Лимонад». Время действия — 1920-е гг., когда запрет на продажу спиртного сняли, однако привычки остались:

«Покушал суп. Начал вареное мясо кушать — охота выпить. „Заместо, — думаю, — острых напитков попрошу чего-нибудь помягче — нарзану или же лимонаду“. Зову.

— Эй, — говорю, — который тут мне порции подавал, неси мне, куриная твоя голова, лимонаду.

Приносят, конечно, мне лимонаду на интеллигентном подносе. В графине. Наливаю в стопку.

Пью я эту стопку, чувствую: кажись, водка. Налил еще. Ей-богу, водка. Что за черт! Налил остатки — самая настоящая водка.

— Неси, — кричу, — еще!

„Вот, — думаю, — поперло-то!“

Приносит еще.