Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

У И. Бунина в дневниках под общим названием «Окаянные дни» встречаем следующее: «Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга (в Одессу. — Авт.), совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия»[377]. Для писателя все это — и пьянство, и кокаин, и немотивированная жестокость — стали составляющими образа безумной революции.

Историк П.А. Васильев, ссылаясь на работы Р.Я. Голант, приходит к заключению, что, после того как хаотическая романтика революции постепенно уступила место более тихому и размеренному функционированию налаженного государственного механизма, далеко не все были готовы перейти на чай. У кого-то могло возникнуть «желание уйти от действительности, сделать жизнь ярче, интересней». Таким образом, наркотические средства в какой-то степени возвращали азарт, заменили революцию[378].

Популярность кокаина была связана и с легкостью его употребления. Если, например, курение опиума являлось не только длительным процессом, но и требовало специального курительного набора, морфия — хотя бы умения делать укол, то для кокаина не нужно было даже этого.

Доктор Р.Я. Голант, ведя статистику больных, установила, что «кокаинисты — это, в большинстве, „безработные“, лица без определенных занятий, судившиеся и т. д. Бывали случаи, когда в клинику приходили кокаинисты, продавшие последнюю рубашку. Дальше идти было некуда, покупать кокаин не на что, — отправлялись в больницу. Лечить их очень трудно, так как нет гарантии на полное излечение»[379].

По ряду причин кокаин был особенно востребован среди беспризорников и проституток. Первые ценили его за свойство создавать иллюзию сытости, что незаменимо в условиях голода. У его потребителя на время вырабатывалась «нечувствительность к холоду, голоду и другим житейским невзгодам»[380]. Большинство беспризорников воровали, за что их часто ловили и били. Кокаин помогал не чувствовать боль от ударов.

Детей-кокаинистов можно было наблюдать в ночлежных домах. Вот один из них: «Мальчик лет 13–14, легко возбудимый, легко свирепеет, бросает в собеседника чем попало, часто дерется доской, которая служит изголовьем кровати в ночлежке. Очень болезнен с виду, кокаинист, отчаянный картежник»[381]. Другая история — про домашнего мальчика, который умудрился сбежать из дома и сошелся с беспризорниками, которые угощали его кокаином: «Через неделю едва не потерявшей от горя рассудок мамаше позвонили из отделения милиции и предложили забрать заблудившееся чадо. Каково же было ее удивление, когда она вместо любимого бутуза в вязаных чулочках увидела странное существо в лохмотьях, с лихорадочным блеском в глазах и нездоровым румянцем на впалых щеках. Ее Мишутка похудел за неделю настолько, что родная мать с трудом узнала потеряшку. Оказалось, „ребята из подвала“ угощали его белым порошком, от которого „не хотелось ни есть, ни спать, а хотелось только веселиться“. Кокаина в нэпманской России хватало всем, и частенько торговали им несовершеннолетние обитатели трущоб»[382].

В 1926 г. в Москве Кабинетом по изучению личности и преступности Мосздравотдела выпущен сборник «Преступление и преступность». В нем есть отдельная глава, посвященная кокаинизму. Его автор, врач А.М. Рапопорт, исследовал 40 случаев кокаинизма. Мотивы «симуляторов» (как называли привычных кокаинистов), побудившие их нюхать белый порошок, были весьма разнообразны: идеологическая пустота, стремление «все испытать», «взвинтиться» для решительной минуты и просто легкомысленное «люди нюхают, дай попробую», «для компании», «воровать веселее», «когда нюхаешь, женщина не нужна» и т. д. Автор приходит к заключению, что «инфекционная сила кокаина лежит в его эйфорическом действии, в возможности посредством кокаина устранить дисгармонию между ритмом психической и внешней деятельности человека»[383].