Пака. Книга сапфировая

Открыл панель и увидел девочку с черными глазами, напуганную, но решительную. Схватил ее за плечи и вытянул на середину каюты.

— Ты чего сюда забралась, глупая? — она в руке снова нож держала! — Опять? Ты обещала не делать ничего собой!

Я тряс ее, крепко держа за плечи и обливаясь холодным потом от одной лишь мысли, что ее может просто не стать!

— Отпусти! Ты из меня вытрясешь печень и почки! Это не для меня, а для врагов!

— Так, все. Надоело. Запомни раз и навсегда — я тебя защищаю, это моя работа. Нож в руки берешь только тогда, когда еду готовишь! Это ясно? Я спросил, тебе ясно?!!!! — я полыхал во всю силу!

И мне не сложно объяснить почему. Я испугался. Капитально и глубоко. За нее. Если ее не станет, я на хрен все порушу! Когда не смог найти ее, думал, сердце лопнет на фиг. А нож в ее руках, усилил впечатление конца света, причем лично моего, индивидуального!

Пака, часто моргая ресницами (блестя черными глазами!!!), не пыталась отползти от меня, просто застыв на полу в средине каюты. Там, куда я вытащил ее и там, где мы сидели оба, пока я ее тряс. Под черным эмиратским платком не было видно ее лица, и я, в сердцах, сдернул тряпку!

— Линзы сняла! Быстро! — я орал и полыхал!

Она смахнула линзы с глаз и уставилась на меня синими, самыми красивыми на свете глазами!

— А теперь повторяй за мной! Стива, я никогда не умру! Чего ждешь, окаянная?!!!!!

И эта окаянная, вместо того, чтобы грохнуться в обморок от страха, моих воплей и полыханий, заулыбалась и полезла обниматься….

— Стива, я думаю, что Лука вот примерно так и кричит по ночам на Виолу, — я сидел как дебил и не мог двинуть ни рукой ни ногой.

А тиби меня обнимала и смеялась….

Официально заявляю, я сошел с ума. Не, вы не поняли, это чистая правда! И на правах сумасшедшего, так же заявляю, мне все по фиг. Гори все синим пламенем. Пусть все идет ко дну.

Я обнял психическую тиби и тоже заржал. Что?! Имею право!

Потом мы очень долго сидели на полу в каюте и трепались как два (официальных!!!) психа. Это значит, что не могли остановиться. Алена рассказывала о семье, о себе. Как сбегала из дома, дралась и всячески безобразничала.

Я ответил ей парочкой историй из своего беспризорного детства.

И это было НОРМАЛЬНО.

Потом я точил ножи для нее, чинил подсветку в салоне. А она, переодевшись, возилась не кухне. Заметив, что футболка моя поползла по шву, тиби велела скинуть ее и принялась штопать.

Затем, она готовила обед, точнее ужин, обед мы пропустили, пока болтали, а я смотрел, как она готовит.

И вот кто я после этого? Жуткий дистэто или смиренный Лука?

Видимо, сама Пака заподозрила что-то неладное и, подсунув мне тарелку с вкуснейшими картофельными «лодочками», выдала.

— Мы не ссоримся, заметил? Уже несколько часов подряд. Я чувствую себя так, будто я дома. И то, что ты точишь ножи и возишься с проводкой, кажется мне нормальным. Но, Стива, это ненормально, не находишь?

Я слушал ее, конечно, но отвечать не торопился по двум причинам.

Первая — я жевал, и мне было ооочень вкусно. Картофельные лодочки были начинены чем-то мясным, политы классным соусом и я полагал глупым, болтать, поедая все это невероятие.

Вторая — если отвечу, начнем сра…простите, ругаться.

Но, надо знать Паку! Она не отвязалась, пока не получила от меня ответа. Терроризировала взглядом, сопела, и отказывалась дать добавки. Я почел за лучшее, ответить.

— Paloma, я не знаю, что тебе нужно. Если мы ругаемся — тебе плохо. Если мило общаемся- тебе тоже плохо. Давай как у Боскас? А? Ты орешь на меня днем, я ночью. Или ближе к вечеру, а? Ночью мы спим, хвала Небесам, и вполне себе спокойно. Однако, в благодарность за вкусный ужин, я могу поорать на тебя к полуночи. Тебе как? В ухо, когда спишь или сначала разбудить, а потом гавкнуть? — я был сыт, спокоен и потому, моя речь не была пламенной, скорее лениво-хамской.

Она даже полыхнула, покрываясь синими искрами! Начинается очередной концерт.

Знаешь, Пакита, есть у меня одно предположение, почему мы так яростно реагируем друг на друга… Это от желания… Вожделение проявляется по разному. В нашем случае, это скандалы. Ну, с моей стороны, точно. И бешусь я потому, что ты для меня недосягаема. Ты вспыхиваешь от любого моего слова и взгляда, и, учитывая такую вот реакцию, ты вполне готова отдаться мне. Только, мне этого мало.

Стать очередным «брюнетом» в твоей истории похождений, я не хочу точно. И как бы мне не сносило крышу, как бы я не был влюблен в тебя, я не желаю остаться в твоей памяти под грифом — «Стива, жеребец, яхта». Я приложу все усилия, чтобы ты запомнила меня, это- раз, и чтобы влюбилась, это-два (это главнее, но так размышлять удобно- программа минимум и программа максимум)!

Вот, как хочешь, но я, суперарэ, сказал-сделал!

Да, учитывая разницу в нашем с тобой социальном статусе, я допускаю, что может ничего не получиться. Но, я попытаюсь. А если вспомнить, что осталось нам болтаться на яхте совсем немного, то, это будет блиц-план!