Так Мирча стал свидетелем того, как старая женщина, слепив из простого хлебного мякиша валик, окунув его в обычное растительное масло, стала осторожно катать им по детской спинке. При этом она что-то шептала, но слов было не разобрать. И малыш менялся на глазах. Он постепенно перестал болезненно реагировать на прикосновение к спине, более того, ему было приятно. А потом и вовсе успокоился и уснул. Бабка аккуратно запеленала его и положила в коляску на спинку, и тот никак не отреагировал.
— Вот, теперь все хорошо будет, — уверенно заявила старая женщина.
— А что было-то? — спросил Мирча.
— Щетинка была.
— Какая щетинка, бабуль, я ничего такого не видел.
— И никто ее не видел никогда. Щетинку эту еще сглазом недоброго человека называют. Вот этот сглаз я и сняла.
— Хлебным мякишем?
— Ага… и словом Божьим.
Ничего больше бабка не сказала, да Мирча и не допытывался. Он был доволен тем, что ребенок перестал плакать. Попив чаю, посидев еще для приличия с полчаса у родственницы и поболтав о том о сем, они ушли. С тех пор он своей бабка и не видел.
После рейда по двум кировским квартирам, посчитал Мирча, он сполна рассчитался со своими подельниками, а точнее, с Колей Вятским, чьи длинные, загребущие ручищи доставали его и на воле, хотя сам пахан продолжал отбывать срок в колонии. Подельники были довольны, хвалили Целителя и богатый слам. Еще бы, ведь эта воровская добыча оказалась такой, что даже после отчисления огромной доли в общак каждому досталась крупная сумма денег.
Как понял Мирча, эти квартиры они бомбили под заказ, все антикварные вещицы, иконы, портсигары ушли моментально. Взамен они получили объемный рюкзак, набитый пачками денег: рублями, американскими долларами, и немецкими марками, и израильскими шекелями. Некоторые заграничные купюры Мирча видел впервые и, конечно, определить их подлинность вряд ли смог, если бы даже захотел. Но это в его планы и не входило.