Пахарь

Дмитрий Павлович давно ненавидел «миллионник», считая его порождением казенщины и бюрократии. Если по закону техническую документацию на все работы следующего года полагается иметь к первому сентября текущего года и если она действительно подготовлена к этому сроку, то не так уж сложно сделать выборку потребных материалов и вовремя заказать их. Если же документация безнадежно запаздывает, в действие вступает «миллионник», и снабжение организуется по его осредненным показателям. Со всей вытекающей отсюда неточностью, неразберихой, с дополнительными транспортными издержками. На насосную документация поступала нормально, претензий к проектировщикам не было. И тем не менее, объект по какой-то злой и тяжелой инерции снабжался по «миллионнику». Кому-то так было удобнее. И сбыть с рук это выдающееся достижение формализма Дмитрий Павлович не мог, как ни старался. Для очередного залпа по этой прочной каменной стене им были заготовлены письма! Но эффекта они могли и не дать, это были не первые письма, нацеленные на ниспровержение «миллионника». Рук он, однако, не опускал и настойчиво предлагал совершенствовать планирование и снабжение строек, справедливо полагая, что без четкого плана организации работ и хорошего снабжения на стройке никогда не будет порядка.

Его письма содержали все нужные аргументы. Ни один из них не был опровергнут или даже поколеблен, но все оставалось по-старому. «До каких пор?» — спрашивал он себя, и снова брался доказывать, что «миллионник» — явное зло и тормоз на пути современной строительной площадки к прогрессу и порядку. С ним соглашались, но решение вопроса откладывали. Он не понимал, что упирается в равнодушие не одного, а многих чиновников. И дерзко предпринимал все новые попытки, невзирая на неудачи предыдущих. Ибо зачем ориентироваться на показатели, безнадежно отставшие от требований жизни? Он называл их не осредненными, а оглупленными. И был уверен, что добьется своего. И был очень недоволен тем, что лучшее так долго и тяжело пробивает себе дорогу.

VIII

Больших строительных площадок я повидала немало. В институте после четвертого курса проходила практику на Бухтарминской ГЭС и навсегда запомнила массивную, девяностометровой высоты, бетонную плотину, перегородившую Иртыш. Незавершенная плотина выглядела неопрятно, замусоренно, и мало походила на великое творение рук человеческих. На Иртыше состоялось мое рабочее крещение. Первое и самое сильное вынесенное мною впечатление было впечатление того, что лишь немногие рабочие и инженеры чувствуют себя хозяевами стройки. Большинство же выполняло свои обязанности с прохладцей, а кое-кто откровенно ловчил, прикрываясь другими.

Потом, на моделях, я искала решение отдельных узлов для гидроэлектростанций, проектируемых нашим отделением. И, выезжая на эти очень крупные стройки, радовалась: «Вот ведь что теперь нам по силам». Видела и энтузиазм, и вдохновение. Но, радуясь растущим возможностям страны, я горько страдала от постоянных картин бесхозяйственности, расточительства, неуважения к народному добру, варварского отношения к доверенным материальным ценностям. Сколько разного добра было брошено, зарыто в землю, раздавлено и смято! Сколько преждевременно выходило из строя и списывалось техники, которая в умелых и добрых руках еще служила бы нам долгие годы!

Первая из четырех насосных станций Джизакского машинного канала тоже впечатляла. Глубокий котлован, массивное бетонное тело основания. Шли и шли самосвалы, поворачивали свои прозрачные стрелы тяжелые краны. Рассыпали гирлянды искр сварочные аппараты. Мелькали в солнечных лучах полированные лезвия топоров. С грохотом опорожнялись кузова и бадьи. Гудели вибраторы. Сотни рабочих уверенно и споро делали свое дело. Их усилия, многократно стыкуясь, и становились бетонной и металлической плотью большого сооружения.