Пахарь

— А как назвать человека, аккуратно приходящего на работу, получающего зарплату, часто не маленькую, но создающего только видимость работы? И надо ли нам терпеть таких на рабочих местах? Не пора ли проучить их, отучить от портвейна, от искушения прибирать к рукам вещи, которые плохо лежат? Отучить обманывать, изворачиваться, прятаться за спины передовиков труда! И делать это не прежними мягкими методами, не разговорами-уговорами-увещеваниями, а строго власть употребить? Безработицы у нас нет и быть не может — прекрасно! Так уберем этого горе-труженика со строительных лесов, где он все портит, все недоделывает, и направим на общественные работы, дадим минимум зарплаты — восемьдесят рублей. И пока не изменишь отношение к труду — сиди на этом минимуме, не раздражай своим браком честных людей, не совращай их своим эгоизмом, своей безответственностью.

— Согласна с вами. Скажите, Ринат: не получи вы квартиру с брачком, решились бы вы на этот прямой разговор?

— Да. Свою вину давно увидел и признал. Ждал случая, чтобы объясниться. Неловко уважать себя, когда кто-то думает о тебе плохо.

— А тогда вы считали, что одержали победу.

— Ликовал даже, но недолго.

— Я очень рада, что вы недовольны никудышной работой своих товарищей.

— Ханыг, хотели вы сказать.

— Все знают, что обществу нужна только честная работа, но не многие за это сражаются.

— В моей бригаде все работают честно. Шустриков я давно повытряхивал. Сказал прямо: ищите такие берега, где не дует и деньги вам за так платить будут, за симпатичные ваши рыла. Уверен: начнем энергично избавляться от ханыг, станем насильно лечить алкоголиков — безработицы не будет, а ответственность поднимем до такой высоты, что лозунг «Советское — значит отличное!» осуществим, на посрамление всем злопыхателям.

— Лечить надо многих, и от самых разных пороков.

— Во-во! Ваш муж, знаете, требует от нас того же, что и вы требовали восемь лет назад. Но делает это мягче, иными средствами. Стратегия у вас одна, но в тактике он расчетливее. Еще раз приношу глубокие извинения. Вы с Дмитрием Павловичем тогда не советовались?

— Нет. Считала, что сама все умею.

— Напрасно.

— А может, и хорошо, что конфликт не замяли, не затушевали. Спасибо вам, Галиуллин, за откровенность, Вам совсем не обязательно было признаваться в этой старой ошибке.

— Не согласен, Ольга Тихоновна! Стыд покоя не давал. Теперь мне будет хорошо. А бракоделов жилстроевских я всех в газете поименно перечислил. Устроил им черную «доску почета».

Светлое чувство осталось у меня от этого разговора. Старая обида изгладилась совершенно.

IX

Осень в нашем краю пахнет хлопковой коробочкой. От первого красного обоза с хлопком нового урожая, который под торжественный глас карнаев важно шествует на заготовительный пункт в начале сентября, провожаемый и встречаемый тысячами людей, и до последней, совсем не торжественной тракторной тележки, вместившей в себя все то, что еще можно взять у почерневшего и опустевшего ноябрьского или декабрьского поля, кипит, бурлит, клокочет страда, и все беспрекословно подчиняются ее властному зову, ее ритму, ее строгим требованиям. Плантации становятся фронтом. Идет хлопок! И сотни тысяч людей начинают день с детального изучения сводки хлопкозаготовок. В расчет берется все: особенности года, среднее число коробочек на кусте, погода сегодняшняя и завтрашняя, наличие сил и средств, которые можно задействовать на уборке, раскрытие коробочек и меры, позволяющие ускорить раскрытие или, напротив, еще оттянуть его, чтобы, поймав последнее тепло осени, накопить на гектаре центнер-другой, без которых не будет обязательства. И тысячи людей прикидывают, сопоставляют, строят планы. Тысячи людей становятся стратегами белой страды. В эти дни хлопком искренне интересуются все. Им живет край, взявший в общесоюзном разделении труда на себя обязанности хлопковой житницы страны.

В эти дни заметно пустеют колхозные и совхозные поселки и районные центры, предприятия и учреждения в городах, и тысячи людей становятся сборщиками «белого золота». Престиж хлопка в крае таков, что в добровольцах нет недостатка. Надевает фартук старшеклассник сельской школы и берет себе в помощники младших братьев и сестер. Надевает фартук и учитель, у которого уже с трудом сгибается спина. Неважно, что проворный ученик соберет больше. Важно, что на хирман лягут и его, учителя, килограммы текстильного сырья, так нужного стране.

На четыре-пять часов уходят в поле домохозяйки, В детских садах в это время вдвое больше ребятишек, чем обычно. Ибо Узбекистан отвечает за то, чтобы у страны не было недостатка в хлопке. В дореволюционные годы царская Россия уплатила Северо-Американским Соединенным Штатам не один миллиард рублей золотом за импортированное хлопковое волокно. Советский Союз добился хлопковой независимости на рубеже первой и второй пятилеток, и после Великой Отечественной войны хлопок стал одной из важнейших статей советского экспорта.