Пахарь

Как только секретарша доложила обо мне, Иркин Киргизбаевич вышел в приемную, сердечно со мной поздоровался и пригласил в кабинет. Он улыбался широко, радостно. И это странно не вязалось с тем, что говорил о нем Дима. Правда, с некоторых пор Дима перестал отзываться о Киргизбаеве пренебрежительно и нелестно, даже обмолвился как-то, что был не прав, твердолобо сторонясь и остерегаясь своего начальника. Что есть сила массированного давления обстоятельств, которой покоряешься помимо своей воли. Но деталей он не сообщил, спешил или не счел нужным, а я так и не поняла, что это были за обстоятельства, которые вкупе с массированным давлением сверху оказывают столь сильное совращающее влияние на вполне сформировавшуюся личность.

Договариваясь о встрече, цели своего визита я не изложила, просто попросила принять меня, и Киргизбаев согласился сразу. Теперь он, наверное, спрашивал себя, с чем я пожаловала, с задачей или загадкой. Иркин Киргизбаевич заботливо усадил меня в покойное кресло, заботливо расспросил о здоровье, работе, быте, о самочувствии родителей. «Ему очень нужны нормальные отношения с Димой», — поняла я. Странное дело: чем любезнее он был, чем настойчивее выказывал свое расположение, тем труднее было мне начать излагать то, ради чего я пришла — просить о переводе Дмитрия Павловича в Ташкент. Я отдавала себе отчет, что эта затея почти безнадежна и шансов на успех ничтожно мало. С какой стати Иркину Киргизбаевичу лишаться человека, на которого он полагается и опирается? Прогноз был совершенно неутешительный. Но и отступать не имело смысла, не использовав всех средств, которые бы способствовали достижению цели.

Я задержала взгляд на схеме комплексного освоения Голодной и Джизакской степей. Она занимала полстены и, вероятно, была нанесена художником на хорошую топографическую основу. Многое уже было сделано, а остальные земли ждали своего часа, ждали воды, пахаря, сеятеля и жнеца. Эти целинные земли и были той плотной, вязкой средой, которая цепко держала моего мужа. Да, тут — точка приложения его сил, он выбрал ее сам, и она принесла ему человеческое уважение. И я чувствовала, что бессильна изменить что-либо. Наконец наступила минута, когда Иркин Киргизбаевич исчерпал традиционные вопросы о житье-бытье и задержал на мне свой вопрошающий взгляд. Его черные чуть-чуть выпуклые глаза светились интересом, добротой и благожелательностью.

— Итак, с чем же пожаловала к вам супруга Голубева? — сказала я. — Попытаюсь изложить кратко и внятно. Я не нашла здесь себе дела по сердцу и хочу вернуться в Ташкент. У меня узкая специализация — гидравлические исследования на моделях. На эту тему я защитила диссертацию и, наверное, еще бы продвинулись вперед, если бы не замужество и переезд в Чиройлиер. Здесь я пробовала себя на разных участках освоения целины, но нигде не получала удовлетворения. Я очень люблю модельные исследования. В них я, поверьте, кое на что способна. Ну, а добиваться большего — задача каждого честного человека. — Он улыбнулся, и я поняла, что изъясняюсь высокопарно, но перестроиться уже не могла. — На большее, как вы уже поняли, я способна только в своей лаборатории. У нас с Димой был уговор: отсюда в Ташкент мы уедем вместе по истечении двух лет. Давний уговор, заключенный еще до замужества. Он нарушил все сроки. Как мне кажется, не по своей воле. Помогите ему уехать со мной.

— Не по своей, говорите, воле? — переспросил Иркин Киргизбаевич. И улыбнулся, сомневаясь, сильно сомневаясь в верности сделанного мной вывода. — Да он зачахнет в вашем большом городе!

— Но против моего отъезда вы не возражаете?

— Возражаю. — Он сказал не то, что я ожидала услышать. — И вам, и ему станет хуже. Поэтому я хочу уяснить, насколько серьезно ваше намерение уехать, насколько оно обоснованно, насколько… выстрадано вами?

— Как только я ушла из лаборатории, моим самым сильным желанием стало вернуться к любимой работе. Я принуждала себя ждать, отодвигала и отодвигала окончательное решение. Но чего ждать, зачем ждать? У меня такое же право работать по призванию, как и у мужа.

— От каждого по способности, каждому по его труду, — воскликнул Иркин Киргизбаевич, погасил улыбку и посмотрел на меня внимательно и с некоторой досадой. Подумал, наверное, что придется разжевывать простые истины, но приведет ли это к взаимопониманию? — У нас нет гидравлической лаборатории, но есть хорошая лаборатория строительных материалов. Не то?

— Совсем не то, — сказала я.

— И вы готовы… жить на два дома? Приезжать часто он едва ли сможет. Да любите ли вы Диму? — вдруг спросил он.

— Люблю, — сказала я, уже предвидя, что он непременно задаст этот вопрос. — Иначе меня давно бы здесь не было. Прекрасно осведомлена, что он очень нужный здесь человек, но не очень заботливый муж. Я люблю его и такого. Но я не могу без любимого дела.

— Знаете, Ольга Тихоновна, в дружной семье один из супругов обычно уступает, соразмеряя свои интересы и стремления с интересами и стремлениями второго. Если каждый тянет только в свою сторону, ничего путного не бывает.