Пахарь

— Согласна с вами. И я не только соразмеряла свои интересы с Димиными, я подчиняла их его интересам. Но дольше так поступать не намерена. Сложность ситуации в том, что успех Димы на виду. Он управляющий, номенклатурный работник. Его авторитет и репутация высоки. А жена его что-то там поделывает, но может и ничего не делать, вести себе домашнее хозяйство, воспитывать детей. Создавать комфорт и уют. А я вам вот что доложу. Результаты, которые я получила на моделях Дангаринского туннеля и туннелей Нурекской ГЭС, принесли государству миллионы рублей экономии. Женщина, сидящая перед вами, сберегла двенадцать миллионов. Это, между прочим, полугодовая программа Диминого треста. Решения лежали не на поверхности, аналогов не было, такие объекты мы еще не исследовали. Это я вам говорю для иллюстрации моих доводов. То, что не дает мне покоя, не прихоть взбалмошной бабы.

— Понимаю, понимаю! Я и не предполагал, что ваши научные изыскания были столь успешны. Это несколько меняет дело.

— Вы исходите из того, что вклад Дмитрия Павловича неизмеримо больше моего, и сейчас так оно и есть. Но тогда, когда я вела свои исследования, мой вклад примерно равнялся вкладу Димы. Попробуйте исходить из этой посылки, и вы увидите, что, настаивая на своем, мороча вам голову, я не так уж не права.

— Вы более чем правы!! — воскликнул Иркин Киргизбаевич. — Вы патриотичны. Но…

— Нельзя ли без «но»? Я знаю, что даже при громадном желании помочь мне вам будет очень сложно сделать это. И привходящие обстоятельства есть, и нюансы, которые мешают вам действовать только из дружеских побуждений, возвысившись над интересами порученного вам дела. И тем не менее нельзя позволить, чтобы жертвы всегда приносила только одна сторона, то есть я. Если признать наши творческие потенциалы равными, а так оно и есть, ведь каждый ищет и находит себе ровню, то пришло время Диме в чем-то уступить мне, нуждам семьи.

— Почему вы не узбечка? — вдруг сказал Иркин Киргизбаевич. — У вас никогда не возникло бы тех вопросов, с которыми вы явились ко мне.

— Мой муж был бы всегда прав, вы это имеете в виду? — Я не приняла его ироничного тона. — На моем месте и женщина-узбечка решительно выступила бы в защиту своих прав. Но давайте исходить из конкретной ситуации. Я уеду сразу после нового года, это решено. За два месяца можно подыскать Диме в Ташкенте приличную работу.

— И оголить головную насосную? — Иркин Киргизбаевич схватился за голову. — Это все равно что самому выхватить из-под себя стул и с размаху плюхнуться на пол. Так, знаете, можно кое-что себе и отшибить. Нет, я категорически отказываюсь делать это!

— Местничество и ведомственный эгоизм, — заключила я. — Коммунисту надлежит быть выше этого. Ну, зачем вам постоянно критикующий вас подчиненный?

— Затем, что я через это ума-разума набираюсь. Знаете, как я вырос под прожектором Диминой критики! Верно, наши отношения долго не складывались — по моей вине. Теперь они становятся нормальными. О большем не мечтаю. Но вы правильно меня поняли: он — моя опора. Содействовать его увольнению не могу.

— Если вы поняли меня, не страшно, что он поймет вас неправильно.

— Очень страшно. Я бы не желал, чтобы он вторично изменил свое мнение обо мне.

— А если… не содействовать, но и не препятствовать? — подсказала я соломоново решение.

— Ответьте на прозаически простой вопрос, который неизбежно встанет передо мной: кого рекомендовать на место Голубева?

— Не знаю, не думала.

— И я не знаю, хотя думал, ибо подбор руководящих кадров не терпит дилетантства. Достойной замены Голубеву не вижу. Он знает это не хуже меня. Это, возможно, одна из причин, почему он не торопится выполнить обещание, данное вам перед женитьбой. Он не устал? — Я уловила участие. — Идти с полной выкладкой тяжело, да кто же ее нам уменьшит?

— Никогда не слыхала жалоб на усталость. Вы правы, он на своем коне.

— Так уж никогда не пожалуется? — удивился Иркин Киргизбаевич.

— Случается, обронит: нет того, другого, тут мы сели в лужу, а тут нас ввели в заблуждение, много пообещали. Но ко всему этому он относится без злости, ведь это стихия, которая постоянно его окружает.

— Вот видите! — подхватил Киргизбаев. — Он здесь в своей стихии. А что он без нее? Без своего дела, своих людей? Своего Чиройлиера? Корабль на сухом берегу. Теперь вы лучше поймете меня. Я не могу не препятствовать уходу Дмитрия Павловича, — сказал Иркин Киргизбаевич, объясняя то, что я прекрасно знала сама. — Я должностное лицо и обязан действовать в интересах порученного мне дела. Эти интересы и требуют удержания Дмитрия Павловича на его рабочем месте. К тому же назначать или освобождать управляющего трестом — не моя компетенция, в таких случаях решение принимается коллегиально.

— Но кто-то поднимает этот вопрос, вносит предложение?

— При неудовлетворительной постановке дела, при недостатках и упущениях, которые нельзя терпеть дальше. Лучших не отпускают по своей воле.

— Значит, вашей воли на это не будет?

— Ни в коем случае, многоуважаемая Ольга Тихоновна.