Пахарь

Великое многообразие жизни раздвигало границы привычного. Люди работали в океане, чтобы знать о нем все и иметь доступ к его богатствам. В чем-то это было сродни покорению целины, сродни работе, которую Дмитрий Павлович знал и любил. У каждого человека, подумал он, должна быть своя целина, своя пустошь, которою надо вспахать и засеять, и вырастить на ней урожай. А если этого нет, если есть только езда по наезженной колее и дни копируют друг друга, как изделия одного конвейера, невольно возникают вопросы о смысле жизни. Они остаются без ответа. На проторенной колее пророки не вещают.

Петик не хотел уходить из океанариума. Дмитрий Павлович не стал торопить сына. Они еще раз осмотрели рыб, и черепах, и прочих представителей богатейшей морской фауны. Возбуждение сына улегалось по мере того, как удовлетворялось его любопытство. И после второго круга он, спокойный, умиротворенный, вышел на бульвар и спросил:

— Папа, а теперь куда?

— Теперь — никуда. Мы будем стоять здесь и ждать. Скоро проплывет большой корабль с большими пушками. Мы посмотрим на него и поедем домой.

— Он куда поплывет?

— Туда, — ответил Дмитрий Павлович и показал рукой вдаль. — Знаешь, корабли плавают везде, где есть море. И везде, где они плавают, они несут наш советский флаг. И люди на этот флаг смотрят. Наш флаг сильно действует на людей. Когда ты вырастешь, тебе это станет абсолютно ясно.

— У нас в детском саду тоже есть флаг, — сказал Петик. — Первого мая везде были флаги, и салют был. Флаг что делает?

Дмитрий Павлович подумал, что флаг несет мысль, идею, символ.

— Флаг помогает людям быть вместе, — сказал он.

— Как воспитательница?

— Во-во! Ты очень правильно все понял.

Они встали на высоком берегу. Недалеко, чуть-чуть левее, был вход в бухту. А дальше вода синела, и начиналось море. Море казалось безбрежным. Безбрежным оно и было для кораблей, которые выходили из этой гавани. Вернее, для них существовал только один берег — родной, тот, который они покидали и к которому потом возвращались, утомленные службой и штормами. Дмитрий Павлович держал сына за руку. Лицо его было торжественным и счастливым. Когда он ехал в Севастополь, у него была только одна волновавшая его мысль. Он хотел видеть корабли вблизи. Они могли заходить в бухту, или держать курс в открытое море, или стоять на якоре, это не имело значения. Он любил корабли, как люди любят выдающиеся творения рук человеческих. Такая любовь вмещает в себя богатейшую гамму чувств: изумление, гордость (знай, мол, наших!), восторг, личную причастность к сотворению этой грозно заточенной, одухотворенной стали.

Когда он ходил в школу и думал над тем, как сложится его судьба, он видел себя и моряком. Но в конечном итоге верх взяли строительные леса. Раздвоенность же стремлений была большая, он колебался. Морская служба манила голубой далью, безбрежностью и многообразием мира. Стройка тоже манила, но совсем не так. Притягательная сила моря взяла бы верх, но хотелось что-то сделать своими руками и на земле, оставить след, и он выбрал стройку и поступил в ирригационный институт. Но мысль, что он ошибся, долго преследовала его. Можно сказать, до самого Чиройлиера. И потом еще долго была тоска по морю. Лишь много позже он осознал, что это была тоска по утраченным возможностям. И отдыхать он поехал на море, а не на Иссык-Куль, песчаные пляжи которого не шли ни в какое сравнение с перенаселенными ялтинскими.

Серый высокобортный корабль бесшумно возник из зеленых глубин бухты. Он увеличивался в размерах, пока не поравнялся с ними. Белый бурун у форштевня, нежный бурун у кормы. Ветер, дувший в их сторону, донес теплый воздух из трубы. Надстройки, орудийные башни и сами орудия казались гранеными. Ни единого человека не было видно. Вахта шла внутри гулкого стального чрева. Гудели турбины, но ровно, не надсадно. Та скорость, с которой сейчас плыл корабль, была маленькой в сравнении с той, которую он мог развить, прозвучи сигнал тревоги.

— Какой длинный! — крикнул Петик. Его пальцы крепко сжимали ладонь отца. — Нет, папа, — сказал он вдруг, — я не буду милиционером, я пойду в моряки.

Дмитрий Павлович погладил сына по голове.

Выйдя в открытое море, военное судно быстро растаяло в синем мареве дня. Оно держало курс на проливы и далее в просторы мирового океана. Флот плавал, совершенствовал свое мастерство. Силы социализма увеличивали влияние на дела и судьбы планеты. Свою роль здесь играла и растущая сила нашего военно-морского флота. Дмитрий Павлович подумал, что мы многого добились в поддержке мирового национально-освободительного движения с тех пор, как наш флот стал большим и вышел на океанские просторы.