Пахарь

Он раскрывает толстенный том, а я ложусь. Наваливается пустота. Потом меня подхватывают и колышут волны снов. Картины другой, полуестественной, сказочной жизни, в которой я и близкие мне люди — главные персонажи, а часто и вершители судеб, — обволакивают, и это проникновение в иные миры и измерения очень похоже на необыкновенные приключения. Научиться бы управлять снами. Чтобы сон, захватывающий и страшный, не кончался долго-долго. Чтобы события в нем развивались по моему хотению. Но, исполнись это мое желание, научись люди управлять снами, и человечество погибнет. Земная жизнь перестанет привлекать людей, они будут стараться продлить свои сновидения до бесконечности. Развитие прекратится, все покатится вспять с высокой горы… Пусть сны остаются тем, чем они были всегда — счастливой возможностью пофантазировать, повитать в облаках, пережить опасность остро конфликтных ситуаций, спасение в которых приходит прозаически просто — путем пробуждения.

Дни бегут, как будто ими выстреливают из пулемета. Когда это было? Вчера? Год назад? Десять лет? Где вы, подруги веселых школьных и институтских лет? Нивелируются старые привязанности, ржавеет дружба, казавшаяся некогда незыблемой и вечной, и с теми, с кем так хорошо было когда-то, вдруг становится не о чем говорить. Встретишься — преувеличенный восторг, три-четыре общие фразы, три-четыре общие фамилии, и вдруг эта страшная, давящая пустота: не о чем говорить, мы чужие, время сделало нас другими людьми, прошлое, одинаково близкое обоим, мы видим и помним по-разному. Время, в сущности, разъединило нас. И, обменявшись телефонами и адресами, мы прекрасно знаем: не позвоним, не навестим друг друга. Потому что не о чем говорить, мы чужие.

Приходят новые друзья, нежданно прорезаются общие интересы, которых вчера еще не было. Поиск продолжается. И, увидев еще один годовой слой на мужающем древе жизни, говоришь себе: это еще не старость. А ствол-то уже ой-е-ей! Не обхватишь. Внушаешь себе: «Не старость! Не старость!» Но дни мчатся и мчатся в невозвратное. Не в молодые, а в зрелые годы приходишь к мысли, что человеку отпущено очень мало, что он, совершенствуясь, оттачивая свое профессиональное мастерство и опыт до глубокой старости, уходит в небытие во всеоружии знаний и умения. Что такое старость? И не мудро ли было бы отодвинуть ее на десять, двадцать, сто лет? Верю: придет великий некто и сделает это, и жернов старости упадет с наших плеч. С наших? Прежде чем откатиться прочь, он раздавит и меня, и Диму, и детей. А начнет с родителей, они уже ссутулились, сгорбились под ношей лет.

Что ускоряет бег времени? Что старит нас безудержно, раздражая по пустякам? Обыденность бытия. Утро. «Кирилл, вставай! Петя, вставай! Кирилл, почисть брюки и ботинки, как не стыдно ходить грязнулей? Пора завтракать! Пора одеваться и — в школу! Кирилл, ты не забыл тетради, дневник?» Вечер. «Где вы так вывозились? Вы что, по-пластунски преодолевали лужи? Если бы вы любили маму, вы бы не позволили себе явиться домой такими грязными». Вечер, вторая половина. «Дима, привези лук, картошку, капусту. Дима, ты опять забыл привезти овощи. Дима, у тебя есть семья, дети? Ты уже вторую неделю обещаешь привезти на зиму продукты, но забываешь».

Сентябрь. Октябрь. Праздники — короткий приход в себя в кругу родных и близких. И опять великая круговерть. Стан скворцов и воробьев, заслоняющие небо. Само небо, напитавшееся густой, бездонной синью. Хлопок. Осень в нашей республике пахнет хлопковой коробочкой, осенью хлопку подчинено все. Хлопок — коробочка первая, рокот карнаев и радость красного обоза. Хлопок — коробочка последняя, всеобщая усталость и праздник урожая. И, наконец, в канун нового года — сдача земель, самое нервное в нашей работе, время великого напряжения. Но вот незримая черта, разделяющая годы, пройдена, и — все сначала, сначала, сначала…

VII

Без шума, без помпы, без торжественных речей, в обстановке сугубо деловой рабочая эстафета вошла в практику треста «Чиройлиерстрой». Собрание приняло решение развернуть соревнование по принципам рабочей эстафеты за ввод первых агрегатов станции к маю будущего года и призвало многочисленных смежников и поставщиков поддержать инициативу генерального подрядчика. Было вскрыто много резервов. Высказанные предложения, при энергичной реализации, сами по себе были в состоянии ускорить работы. Теперь они становились важнейшим элементом эстафеты, вызывали цепную реакцию новаторства и инициативы.

Курбанов был доволен. Успех был несомненный, полный, впечатляющий. Дмитрий Павлович расцвел, вдохновленный силой поддержки масс. «Да где я был раньше? — говорил он себе. — Разве не видно, что объединение усилий, концентрация сил и средств на решающем направлении не просто складывает, а умножает наши силы?»