Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В тот день, однако, Сталин, согласно воспоминаниям Хрущева, «правильно оценивал» значение этого договора, «понимая, что, как он сам сказал, Гитлер хочет нас ввести в заблуждение, перехитрить, но по его, Сталина, мнению, перехитрили его мы. Мы подписали договор. Мы, конечно, были за такой договор, даже если чувства были настолько смешанными, что и Сталин, как мне казалось, тоже понимал это. Ведь и он говорил, что здесь ведется игра — кто кого перехитрит, кто кого об­манет... У нас не было другого выхода... И этот выбор имел свое оправ­дание и встретил понимание»[1327].

Приведенное свидетельство предельно ярко высвечивает смысл принятого решения: государственный интерес Сталина при заключе­нии германо-советского пакта состоял в политике умиротворения, сам пакт являлся прежде всего инструментом советской политики умиро­творения. Политики, диктовавшейся в первую очередь побуждени­ем — задачей предотвращения войны, в которой народам социалистического Советского государства пришлось бы, как и в пер­вой мировой войне, проливать кровь за чуждые интересы. Целью этой политики было также предотвращение международных осложнений с непредсказуемыми для существования Советского государства послед­ствиями. Таков был характер политики умиротворения, заставившей военных помощников Сталина внутренне возмущаться, а широкие массы населения — краснеть от бессильного стыда и ярости. И этот акт умиротворения, в котором нашла отражение позиция, ориентирован­ная на самозащиту ради сохранения жизни и личного самосохранения путем частичного и в общем и целом лишь внешнего подчинения, до сих пор не интегрирован в советское историческое сознание. Он по-преж­нему наталкивается на эмоциональное неприятие, и особенно сегодня, когда сняты заслоны для свободного самоопределения и национального самосознания. Понятно, что советские историки, которые десятилетиями клеймили проводившуюся западными демократиями политику умиротворения как выражение их моральной слабости и социально-исторического декаданса, испытывают трудности с признанием того об­стоятельства, что и Советское правительство пыталось избежать войны по возможности методами умиротворения. Да и на Западе прошло не­мало времени, прежде чем в отношении, скажем, британской политики умиротворения было проявлено — как это сделал Себастьян Хаффнер — определенное понимание.

Так, характерно, что и в нынешних дискуссиях по проблематике советского согласия на такой договор и связанных с этим ошибок и даже преступлений, — дискуссиях, которые в других отношениях увенчива­ются столь далеко идущими и четкими оценками, — насколько извест­но, никогда специально не указывалось на то, что оно, советское согласие, было актом умиротворения par excellence. Гордость «молодой нации», вероятно, еще не допускает такого отказа от собственного все­могущества и такого обращения к самоотречению под давлением ре­альностей исторического процесса. Нужен богатый опыт старой культурной нации в переработке и усвоении уроков истории, чтобы, как пишет проф. Д.М.Проектор[1328], увидеть в детерминантах этой по­литики умиротворения универсальную человеческую трагедию.

При этом Сам пакт и примыкающий к нему секретный дополнитель­ный протокол по-прежнему нуждаются в интерпретациях и оценках с точки зрения советских намерений. Крайняя неясность текстов и неоп­ределенность применяемых понятий, особенно основополагающих по­нятий, содержащихся в секретном дополнительном протоколе, оставляют открытым множество возможностей истолкования. Это ка­сается в первую очередь цели территориального разграничения путем определения демаркационной линии и объема понятия «сфера интере­сов» (не случайно в современной внутрисоветской дискуссии это понятие — как правило, под воздействием обратного перевода с английского — нередко передается как «сфера влияния»). Если уж в восприятии современных историков формулировка «в случае террито­риально-политического переустройства» означает не неизбежно вой­ну, а эвентуально мирный раздел с помощью второй Мюнхенской конференции[1329], то с учетом особых обстоятельств, сопутствовавших переговорам и подписанию пакта, право на это можно a fortiori при­знать и за исторически менее образованным Сталиным, особенно приняв во внимание спорность предложенных ему текстуально сомнительных переводов проектов обсуждавшихся документов (слово «переустройство», синонимами которого являются «перестройка», «но­вое обустройство», «реорганизация», не содержит в своем значении ни­какого военного оттенка).