Ведущие сотрудники германского посольства в Москве довольно быстро уяснили себе суть национал-социализма. Осознанию способствовала не только территориальная и идеологическая удаленность, но не в последнюю очередь и их социальное происхождение. Скрытый цинизм, с которым Гитлер относился к «высшим слоям»[138]
общества, затрагивал факторы, обеспечивавшие социальную надежность национал-консервативной, чиновничьей аристократии, воспитанной на кайзеровских традициях, придерживаться которых посол считал своим долгом. Неприкрытая антипатия Гитлера к «духу Цоссена» задевала интересы той руководящей военной элиты, к которой принадлежал советник посольства Вернер фон Типпельскирх (его кузен Курт фон Типпельскирх являлся обер-квартирмейстером генерального штаба сухопутных войск). Яростные выпады против немецких евреев, получившие правовую основу в Нюрнбергских законах и разрушившие веру в слияние немецкой и еврейской культур, побудили сотрудников посольства встать на защиту своих безоружных коллег. Крестовый поход национал-социалистской пропаганды против россиян и всего русского оставил работавших в посольстве немцев, выходцев из России Густава Хильгера и Эрнста Кёстринга, бывшего в период сотрудничества рейхсвера и Красной Армии старшим адъютантом генерала Ганса фон Секта, в сложное положение и втянул их в длительный, изматывающий нервы процесс самоутверждения.Кроме того, несмотря на бесчисленные практические трудности, пост в Москве давал возможность получить более широкую, если сравнивать с Берлином, информацию о происходящих в мире процессах. С одной стороны, ежедневное непосредственное соприкосновение с идеологическими и политическими особенностями все более национал-патриотического, советского социалистического строя давало возможность тоньше ощущать структурное сходсгво обеих систем. С другой же стороны, информация, получаемая посольством в этой столице Коминтерна, усиливала негативное отношение к факту идеологической и политической обработки населения Германии. Вместе с тем свободное обращение с иностранной печатью, беспрепятственное общение с дипломатами, в том числе нейтральных и противоборствующих стран, способствовали обострению критического взгляда на опасное развитие национал-социалистской Германии, компенсировавшему до некоторой степени отсутствие официальной информации о намерениях германского правительства.
Оценивая отрицательно происходившие в национал-социалистской Германии процессы, посольство в то же время, как показывает служебная и частная переписка посла, в какой-то степени проявляло понимание проводимых Сталиным мероприятий по внутренней консолидации страны. Строгий централизм и жесткий этатизм сталинской системы находили в посольстве сдержанное одобрение[139]
. Поэтому в течение ряда лет его сотрудники, с большим мужеством и соблюдая требуемую дистанцию, лавировали между Сциллой сталинской системы и Харибдой гитлеровской диктатуры. По воспоминаниям Ганса фон Херварта, дипломаты постоянно «балансировали на канате». Начатая Германией бешеная идеологическая травля, постепенно заменившая двусторонние переговоры, и грубое, жестокое насилие, использовавшееся обеими сторонами в борьбе с противниками, со всей наглядностью демонстрировали те опасности, которые могли возникнуть в случае дальнейшей эскалации конфликта. Основываясь на глубоком и доскональном знании русского и советского общества и его руководства, ответственные сотрудники посольства были твердо уверены в том, что эскалация существовавшего между Германией и Советским государством конфликта до размеров острого кризиса могла произойти только по вине германской стороны. По единодушному мнению группировавшихся вокруг посла графа Шуленбурга лиц, внешняя политика гитлеровского режима была значительно опаснее. В то время как Сталин, используя все экономические возможности, из последних сил старался внутренне укрепить свою огромную империю, быстрое развитие индустрии и военной машины Германии имело целью военную экспансию. По словам Херварта, «Советы занимали оборонительную позицию и делали все возможное, чтобы предотвратить войну». Гитлер же, напротив, был агрессивен и искал конфронтации. Его политика «вела к войне»[140].Для Шуленбурга, воспитанного на традициях внешней политики старой школы, получившего опыт дипломатической работы на консульской службе в Российской империи и хорошо сознававшего огромное экономическое и военное значение обоих государств, колоссальную бризантность их идеологических систем, вывод мог быть только один: любой ценой предотвратить военное столкновение сторон, всячески способствовать разрядке напряженности и постепенному сближению этих не столь уж и несхожих во внутриполитическом плане режимов.