Министр иностранных дел, а впоследствии посол Румынии в Москве Григоре Гафенку охарактеризовал сложную и в основном парадоксально анахроническую позицию Шуленбурга следующими словами: «Как это ни странно, но прежде всего дипломаты, которым в одинаковой степени духовно были чужды и большевистское учение и национал-социалистская доктрина, понимали (возможно, благодаря именно этому отчуждению), в какой мере имевшиеся в обеих системах аналогии можно было бы использовать в целях достижения примирения и доброго согласия. Ссылаясь на авторитет Бисмарка, (Шуленбург) часто говорил о естественном совпадении интересов Германии и России и... теперешние трудности в отношениях двух империй приписывал насильственному и бескомпромиссному антитезису, который национал-социализм противопоставлял большевизму». Гафенку видел в Шуленбурге дипломата, «наилучшим образом подготовленного для проведения реалистической политики, прекрасно отдававшего себе отчет в истинной ценности и подлинной искренности (обеих) доктрин.»
Нелепость ситуации, в которой находился посол в Москве, усугублялась тем фактом, что важную политическую информацию он получал не из Берлина, а из советских правительственных кругов. В то время как государственные руководители в Берлине считали посла политически неблагонадежным и недостаточно авторитетным или же в пылу бюрократического усердия просто о нем забывали, послу приходилось выслушивать упреки представителей Советского правительства относительно действий Берлина, на которые ему нечего было возразить. Так, например, об агрессивном характере германо-японского антикоминтерновского пакта Шуленбург узнал не от своего правительства, а от советского наркома иностранных дел[141]
. Находясь в столь двойственном положении, посол избрал определенную линию поведения, сочетавшую личную полнейшую искренность с выражением сожаления по поводу происходящего в Германии, на которое он, дескать, старается влиять, но которое пока оказывается сильнее. Эта линия проявлялась в «характерном для посла жесте, когда он с выражением озабоченной беспомощности воздевал руки к небу». Этот жест, отражавший глубокий внутренний конфликт, до сих пор помнят сослуживцы[142]. Его зафиксировала и советская сторона, хотя долгое время неверно истолковывала[143].Осенью 1937 г. растущая убежденность в агрессивных намерениях Гитлера в отношении европейского Востока побудила посла, осведомленного о временном ослаблении Красной Армии в результате ликвидации начиная с июня 1937 г. офицерской элиты в связи с так называемым делом Тухачевского, а также знавшего о существовании агрессивного германо-японо-итальянского военного союза, возникшего в результате присоединения Италии в ноябре 1937 г. к антикоминтерновскому пакту, отказаться от позы озабоченной беспомощности и перейти к активному предостережению. Вместе с ним посольство перешло с позиции неприятия (в понимании М.Брощата) к осторожной, но в ограниченных пределах активной оппозиции в отношении внешнеполитических планов Гитлера в Восточной Европе. Показателем такого поворота служит доклад о «проблеме — Советский Союз», составленный ведущими работниками посольства, с которым посол выступил в военной академии в Берлине 25 ноября 1937 г., или ровно через год после подписания тайного дополнительного протокола к антикоминтерновскому пакту[144]
.Свое широко задуманное историко-политическое выступление перед молодым поколением немецких офицеров Шуленбург начал с указания на важное место России в «прусско-германской истории последних двух столетий», на «значение позиции России для политики Бисмарка в период создания государства...». Шуленбург отверг как абсурдное утверждение о том, что якобы сложившееся стараниями Советского Союза соотношение сил представляет угрозу для Германии. Напротив, заявил он, «усиливающийся страх перед Германией привел к тому, что отношения Советского Союза ко всем остальным государствам еще больше стали зависеть от его отношения к Германии. Любое усиление Германии воспринимается в Советском Союзе как собственный неуспех». По словам Шуленбурга, внешнюю политику советского руководства определяет в первую очередь «потребность в международном спокойствии». И только агрессивная германская политика на международной арене, нацеленная на сколачивание блоков, вынуждает СССР стремиться к созданию
Военный министр и главнокомандующий вермахтом Вернер фон Бломберг сообщил в частном порядке германскому послу в Москве[145]
, что доклад был встречен «слушателями с полным одобрением». Он действительно привлек большое внимание. Многие из занимавших руководящие посты, в том числе и сам Бломберг, просили прислать им копию. Содержание доклада настолько противоречило представлениям Гитлера и указаниям Геббельса в сфере пропаганды, что последствия выступления вряд ли ускользнули от их внимания.