Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Сильнее задела посольство в Москве директива от 21 мая, ибо со­держала явную недооценку возможностей, открывающихся перед гер­манской стороной с выяснением смысла выражения «политическая база». В своей практической деятельности посол игнорировал это ука­зание. Как позднее Шуленбург сообщил Вайцзеккеру[677], в срочном по­рядке он стал искать повода, чтобы «еще раз переговорить с господином Потемкиным о германо-советских отношениях. Я ему сказал, что ло­мал голову над тем, что нужно сделать положительного, чтобы пре­творить в жизнь выраженные господином Молотовым мысли. Между Германией и Советским Союзом нет никаких... спорных моментов... никаких разногласий... Я просил господина Потемкина, с которым с глазу на глаз могу говорить значительно свободнее, не может ли он те­перь что-нибудь сказать о соображениях господина Молотова. Госпо­дин Потемкин ответил отрицательно...».

Посла такой ответ не обескуражил. Ввиду запутанной ситуации в Берлине он подумывал о том, чтобы отправиться в столицу и там до­биться разъяснений. Ясно представляя себе собственное положение, он 29 мая писал в Берлин в частном порядке: «Наши важные дела сталки­ваются здесь с большими трудностями, но не по нашей вине. Основные препятствия — в Берлине или, если угодно, в общем состоянии мировой политики. Нужно подождать, как все будет развиваться дальше. Пока я еще не могу сказать, когда снова приеду в Берлин. Это может случиться очень быстро и неожиданно»[678].

Четвертый немецкий контакт: Вайцзеккер — Астахов

Уже через два дня после указания о необходимости «проявлять сдержанность и подождать, не заговорят ли русские более откровенно», на Вильгельмштрассе были вынуждены срочно снова взять курс на до­стижение взаимопонимания. В который раз скоропалительное военное планирование Гитлера породило ощущение глубокого кризиса.

Неприятные чувства, овладевшие немецкими военными руководи­телями, побудили Гитлера после завершения не совсем удавшихся празднований по поводу заключения «стального пакта» внезапно со­звать 23 мая в рейхсканцелярии многочасовое совещание командую­щих видами вооруженных сил и начальников штабов[679]. Ввиду общей тревоги, которую Гитлер в те дни мог без труда заметить, «стальной пакт» явился для многих свидетельством крушения его стараний по со­зданию военного тройственного союза[680] — он стремился придать воен­ным «решимости» к действию. На этот раз он взывал к их патриотизму. «Ни один немец, — говорил Гитлер, — не может обойти вопрос о созда­нии необходимых предпосылок» для решения экономических проблем «80-миллионной массы». А это невозможно «без вторжения в иностран­ные государства или захвата иноземного имущества». В приобретении необходимого жизненного пространства «достичь новых успехов без кровопролития уже нельзя... Определение границ—дело военной важ­ности». Первой, по словам Гитлера, должна исчезнуть Польша — из­вечный враг Германии. Затем последует «решение балтийской проблемы». «Дело не в Данциге, — заявил он. — Проблему Польши не­возможно отделить от проблемы столкновения с Западом. Внутренняя устойчивость Польши по отношению к большевизму сомнительна. По­этому Польша является маловероятным барьером против России... Польский режим не выдержит давления России. В победе Германии над Западом Польша усматривает угрозу для самой себя и пытается лишить нас этой победы. Поэтому польский вопрос обойти невозможно; остает­ся лишь одно решение — при первой подходящей возможности напасть на Польшу. О повторении чешского варианта нечего и думать. Дело дойдет до борьбы. Задача в том, чтобы изолировать Польшу. Ее изоля­ция имеет решающее значение. Поэтому фюрер должен резервировать за собой право на окончательный приказ о начале действия. Изоляция Польши — это вопрос умелой политики». После этого вывода Гитлер сразу же перешел к России и, используя известные ему места из заявле­ния Молотова Шуленбургу, сказал: «Экономические отношения с Рос­сией возможны лишь тогда, если улучшатся политические отношения. В публикациях прессы наблюдается осторожная позиция. Не исключе­но, что Россия воспримет с безразличием разгром Польши. Если Россия будет и дальше выступать против нас, то отношения с Японией могут стать теснее, Союз Франция — Англия — Россия против Германии — Италии — Японии заставит меня нанести Англии и Франции ряд унич­тожающих ударов». Отвечая на вопрос, будет ли война короткой или длительной, Гитлер рекомендовал руководящим органам государства «ориентироваться на войну длительностью в 10 — 15 лет».

В заключение он предостерегал от «предательства» и требовал стро­жайшего «обеспечения секретности... также по отношению к Италии и Японии...».