Палач

Каждый раз, когда мы вместе, я задумываюсь: знает она, догадывается, как действует на меня само ее присутствие? Говорят, что женщины чувствуют такие вещи. Но я сомневаюсь. Мне кажется, будь это правдой, она бы уже не выдержала и превратила меня в раба – человек не сможет знать, что кто-то полностью в его власти, и не воспользоваться этим. Мне все равно, на самом деле. Более того, несколько раз я сам пытался объяснить и рассказать ей все. Но мои признания или проходят мимо нее, или она их не слышит. Иногда я даже начинаю сомневаться в ее чувствах ко мне…

Вру, конечно… Я сомневаюсь каждую минуту, пока она не со мной. И всю неделю накручиваю себя, что все пропало, мир больше никогда не будет таким, как я привык его видеть, – без нее мне ничего не надо… И успокаиваюсь, только когда она неслышной, почти невесомой тенью выскальзывает из своего подъезда…

Умом я понимаю, что не прав. Ведь она приходит ко мне? То, что стесняется, я могу понять. Не считая того, что я Палач в глазах всего города, у нас разница в возрасте восемь лет. Я думаю, что для восемнадцатилетней девушки это слишком много. Хотя что я в этом понимаю?

Наконец она отставляет бокал и смотрит одно мгновение на меня, а потом переводит глаза на бутылку. Но я уже не могу ждать…

Я встаю, стараясь двигаться медленно, чтобы не показать свое нетерпение. Обхожу ее кресло сзади и опускаю руки ей на плечи. Она напряженно выпрямляется, но я уже не могу остановиться – наклоняюсь ниже и чувствую под ладонями ее маленькие груди. Она вздрагивает, а я спускаюсь еще ниже и поднимаю край ее тонкого свитера, обжигая ладони о плоский напряженный живот…

Она толчком выдыхает воздух, и я слышу не то стон, не то хрип. Все, я уже не могу контролировать себя – захожу сбоку, подхватываю почти невесомое тело на руки и несу ее на тахту.

Дальше у меня все расплывается, сливается в один поток обожания, потери себя и обладания ею… Иногда я выныриваю из этого водоворота и вижу себя, резкими толчками входящего в ее почти неподвижное тело, – словно картинка со стороны. Не знаю, что она сейчас чувствует, да и не могу: само осознание сбывшейся мечты опять сводит меня с ума, и воронка желания раскручивается с новой силой. И опять ныряю, и волна накрывает меня с головой – кажется, что я глохну и слепну, оставаясь только нестерпимо яркими вспышками под веками.

Не знаю, сколько это длится, – несколько минут или вечность. Да и какая мне разница?

Потом курю, прислонившись спиной к ковру на стене. Я сижу на тахте в ногах у Иры и выпускаю дым вверх, к потолку. Мне не хочется курить, но как еще я могу беспрепятственно любоваться ею, чтобы это не так бросалось в глаза?

Она закрыла глаза и закинула руки за голову. Ира тяжело дышит, и ее живот, покрытый внизу пушком, ходит вверх-вниз, натягивая кожу на ребрах. Вся она – небрежно разметавшиеся по подушке волосы, отрешенное прекрасное лицо, маленькие груди с твердыми темными сосками, плоский живот с бугорком лобка в тонких волосках, узкие бедра и длинные ноги с маленькими аккуратными ступнями и розовыми пятками – так красива, что у меня в голове что-то опять мутится, я забываю о том, что курю, и немного прихожу в себя, когда пепел отваливается с зажатой во рту сигареты и обжигает мне грудь.

Я наклоняюсь и тыкаю, не глядя, окурок куда-то в поднос, не в силах отвести взгляд. И опять наваливаюсь на нее – и падаю, несусь сломя голову во взрывающуюся темноту…

Потом мы лежим рядом. Я немного прихожу в себя. Больше ничего не будет – тут у Иры какие-то свои дурацкие правила, но я и не настаиваю. И так выжат как лимон – больше эмоционально, чем физически. Мне кажется, что, если сделать это еще раз, я просто сойду с ума или умру.

Мы лежим на спинах, и теперь оба курим одну сигарету. Я с краю и время от времени стряхиваю пепел на поднос. Затягиваюсь и передаю ей. Через несколько секунд она вернет сигарету мне. И так по кругу, пока не докурим до фильтра. Потом я подкурю вторую.

Обычно после этого она молча встает и начинает одеваться. Я, пока мы курим и когда она одевается, стараюсь не смотреть на нее – боюсь не выдержать.

Но сегодня, подкурив вторую сигарету и отдав ей, я облокачиваюсь на локоть и смотрю Ире в лицо. Она удивленно переводит взгляд с потолка на меня.

– Давай уйдем отсюда? – неожиданно даже для себя предлагаю я.

– Куда? – удивленно спрашивает она. Нарушение привычного ритуала свидания сбивает ее с толку, и она еще не знает, как реагировать. Переспрашивает второй раз: – Куда?

– Да куда угодно, – отвечаю, опять откидываясь на подушки. Я переоценил свои силы. Даже глядя ей в лицо, боковым зрением вижу ее обнаженное тело и боюсь не выдержать и сорваться. А сейчас, когда сказал наконец то, что давно собирался, нужно довести дело до конца.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – медленно говорит она и протягивает мне сигарету.

– Совсем уйдем отсюда, – поясняю я спокойно. – Из города. Куда-нибудь далеко. Вдвоем. Ты и я.

– Куда уйдем? – не понимает она. – Отсюда некуда идти…

– Если ты согласишься, я найду нам дом.