Палач

Чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, она вытащила телефон и набрала номер, который любой другой человек занес бы в список контактов как «Дом». На экране вспыхнули слова «Квартира Кертис».

– Господи, пожалуйста, пусть подойдет мама… – прошептала она.

– Сенатор Тобиас Кертис, – резко сказал глубокий голос.

Кертис молчала, она даже подумала, не повесить ли трубку.

– Эллиот? Это ты? – спросил сенатор. – Эллиот?

– Да, сэр. Вообще-то я хотела поговорить с мамой.

– А со мной, значит, ты общаться не желаешь, да?

– Нет… да… просто…

– Так да или нет? Ты уж как-нибудь определись, – настаивал сенатор.

Из глаз Эллиот текли слезы. Ей так нужно было с кем-нибудь поговорить.

– Я жду.

– Пожалуйста, я хочу поговорить с мамой, – сказала она.

– Нет. Я не хочу приплетать сюда маму. Думаешь, я не знаю, что случилось? Леннокс позвонила мне, как только узнала. А должна была позвонить ты.

На короткий миг Кертис испытала облегчение: ему уже обо всем доложили. Свернув за угол и увидев улицу, которая, наконец, показалась ей знакомой, она переложила телефон и поднесла его к другому уху, чтобы отогреть замерзшую руку.

– Я убила человека, пап… Простите. Сэр.

– Жертва мертва? – спокойно спросил сенатор.

– Да, – ответила она и разрыдалась.

– О господи, Эллиот, – заорал он, – как ты могла проявить такую небрежность? Ты хоть представляешь, что начнется, когда об этом пронюхают журналисты?

– Я… я… – стала заикаться Кертис, которая хоть и не ожидала от отца ничего другого, но все же была шокирована столь вопиющим безразличием к ее беде.

– Я так и вижу заголовки газет: «Полоумная дочь сенатора США застрелила невинного человека». Со мной покончено. Ты это понимаешь? Ты меня погубила!

Кертис стало так больно от его слов, что она едва могла передвигать ноги. Она сделала еще шаг, поскользнулась на льду и зарыдала прямо в телефон.

– Да соберись ты, ради всего святого, – прикрикнул сенатор, вздохнул и перешел на самый мягкий тон, на который только был способен:

– Прости. Эллиот?

– Да.

– Я приношу извинения. Для меня случившееся стало настоящим шоком, я просто слишком бурно отреагировал.

– Ничего. Простите, что я вас разочаровала.

– Давай больше об этом не будем. Лучше поговорим о том, что делать дальше. Леннокс подробно проинструктирует тебя и объяснит, что говорить, чтобы минимизировать ущерб, нанесенный ФБР, мне и жалким остаткам твоей карьеры.

– А как же быть с человеком, которого я убила?

– Здесь уже ничего не исправишь, – пренебрежительно бросил сенатор, будто вычеркивая жертву из списка тех, кого надо поздравить с Рождеством, – будешь говорить и делать все, что велит Леннокс, а если твоя команда продвинется вперед или арестует кого-нибудь в связи с делом этих вонючих Кукол, ты будешь обязана приложить к этому руку, чтобы выглядеть настоящим героем. Это понятно?

– Да, сэр.

– Вот и хорошо.

– Я люблю вас.

На том конце провода дали отбой. Скорее всего, он ее не слышал.

В отделе отмечали чей-то день рождения. Там всегда был чей-нибудь день рождения. Именинник на время становился среди коллег знаменитостью, а принятый в обществе этикет предписывал ему потратить большую часть заработанных за день денег на пончики.

Эдмундс сидел за столом с обязательным пончиком в руке и время от времени вонзал в него зубы, капая на клавиатуру жиром. Потянувшись к корзине, молодой человек почувствовал, что рубашка на теле угрожающе затрещала по швам. Вернувшись в отдел по борьбе с финансовыми преступлениями, он набрал почти шесть килограммов. И хотя его долговязая фигура вряд ли кому показалась бы раздобревшей, сам он чувствовал лишний вес сразу, как только начинал что-то делать.

Он пялился в экран, глядя на висевший перед ним список иностранных банковских счетов, пока не заболели глаза. В последний час Эдмундс ни на йоту не продвинулся вперед, просто сидел и смотрел в окно, наблюдая, как на город опускается ранний вечер. Сосредоточиться он не мог. Утром Бакстер прислала досье на первых трех убийц, но он так и не смог взглянуть на них даже одним глазком из-за годовалой дочки, у которой резались зубки, жены, страдающей от вечного недосыпа, и бесконечных обязанностей, которые на него налагала работа с полной занятостью. Он поймал себя на мысли, что желает побыстрее досидеть до конца дня, вернуться домой, юркнуть в пристройку и полностью посвятить себя расследованию.

Он огляделся, проверил, нет ли поблизости начальства, потом открыл сайт «Би-би-си Ньюс», постоянно обновлявший сведения о событиях на Центральном вокзале Нью-Йорка. Снова бросил взгляд на телефон, удивляясь, что Бакстер до сих пор ничего не написала. Читая леденящие кровь показания свидетелей, Эдмундс напомнил себе, как средства массовой информации хватаются за подобные истории, вечно преувеличивая и придумывая несуществующие подробности. Но даже если в приведенных на сайте материалах присутствовала хотя бы крупица правды, можно было с уверенностью заявить, что случай был самый бесчеловечный и жестокий из всех, о которых ему когда-либо приходилось слышать.