Палач

— Акцент и манера тоста. — И, вглядевшись пристальней в лицо Оскара, повернувшись к нему еще круче, добавила: — Да и внешне вы похожи на русского.

— Увы, — улыбнулся Оскар. — Я, может быть, и хотел бы быть русским в стране, где анекдоты о поляках — фольклор, но увы… — И Оскар, насколько ему позволило ограниченное пространство, развел руками.

— Вы приятель Жюльет или Роджера? — опять обратилась к нему Женевьев, игнорируя Оскарову попытку сползти в заманчиво-шутливый легкий мир польских анекдотов.

— Разве можно быть приятелем Роджера? — улыбнулся Оскар.

Женевьев захохотала, а Оскар скромно занялся своим авокадо-салатом, и несколько минут за столом номер пять было совсем тихо, только шелестел льдинками в бокале скотча неизвестный, никем не представленный Оскару старый джентльмен да Джек Хиггинс что-то шептал актрисе Маргарет. Если Оскар не ошибался, ее фамилия была Холт. Малоизвестная актриса.

— Вина? — с надеждой в голосе спросила его Женевьев.

— Конечно! — Оскар пододвинул свой бокал ближе к Женевьев.

Они нашли общий язык. У них было общее дело. Отпив хороший глоток, Оскар украдкой взглянул на малоизвестную актрису Маргарет. На ней была легкая шляпка с красивыми разноцветными перышками, капризная улыбка блуждала по лицу, глаза ее были блудливыми глазами. Маргарет была чудо. Живое, неистасканное еще чудо не более двадцати пяти лет от роду. Маргарет была радость и удовольствие. Далее смотреть на нее было весело. Джек Хиггинс, наклонившись к ней, сообщал ей очередную грубоватую мужланскую шутку. Джек Хиггинс был мужлан с головы до ног, Маргарет же была существом декадентским, подпрыгивая от счастья бегущим по жизни. «Она так прекрасно устроена, эта Маргарет, что ей не скучно даже с мужланом Джеком, И ей было бы весело, очень весело со мной, а мне с ней, — подумал Оскар. — Но ни у меня, ни у нее нет денег». Оскар улыбнулся Маргарет горьковатой улыбкой, оттренированной у зеркала в отеле «Эпикур», и Маргарет с готовностью улыбнулась ему в ответ. «Нет у меня денег, чтобы тебя купить, бэйби! — мысленно признал Оскар свое поражение. — Жопа я! Лузер!» Джек Хиггинс заворочался на своем стуле, как медведь, недовольный. А Оскар повернулся к Женевьев.

— За вас! — поднял бокал Оскар и чуть коснулся им бокала мамы-Женевьев, все еще помня о дочери-Маргарет. — За вас!

Мадам де Брео улыбнулась ему всеми своими загорелыми морщинами, и Оскар решил, что она тоже может быть «хорошей девочкой» и что они сумеют поладить. Оскар знал уже, что может по желанию с помощью волевого усилия изменить свою точку зрения на человека или ситуацию, и значит, возможно для него увидеть и Женевьев девочкой, в конце концов, когда-то ведь она ею и была.

Гостям было объявлено, что по желанию они могут иметь или телятину по-бургундски, или жареную форель как основное блюдо. Прошли опять вдоль столов горничные, убирая использованную посуду и подавая новые блюда. Среди этого достаточно шумного процесса, продолжая пить красное вино с Женевьев и время от времени обмениваясь с нею репликами, Оскар стал осторожно наблюдать за нею…

Прежде всего он выяснил, что мадам де Брео стеснительна. За ее решительными манерами разведенной лет десять назад независимой и жесткой дамы-дизайнера Оскар обнаружил неуверенную в себе, стареющую женщину. Женевьев, очевидно, уже не верила в то, что она может нравиться мужчинам, стеснялась своего возраста, а стеснение свое прикрывала, и даже не очень искусно, презрением, своего рода решительным безразличием по отношению к мужчинам. Ее поведение в мужском обществе и сейчас, с Оскаром, было поведением приятельским, мужским. Покончив с форелью и послав горничную за еще одной бутылкой вина, Женевьев даже закурила толстую сигару, вынув ее из большой серебряной коробки.

— Хотите? — пододвинула она коробку к Оскару.

— Попробую, — решил Оскар и, взяв увесистый табачный цилиндр, неумело прикурил от протянутой приятелем Женевьев огненной спички.

— Сильнее тяните, — засмеялась его неопытности Женевьев. — Это вам не сигарета.

На мадам де Брео был костюм от Нины Риччи, или от Сони Рикель, или от другого столь же громкозвучного и широко известного дизайнеровского дома, но выглядело все это великолепие на ней чуть-чуть по-вдовьи, слегка неряшливо. Оскару все сделалось ясно, и он, прекратив свои наблюдения, сделал вывод: мадам де Брео — неухоженная, запущенная дама и, судя по ее поведению, довольно давно не имела любовника. То есть, может быть, она и еблась время от времени, но постоянного любовника у нее определенно не было. Мужской мир, в котором степень молодости и красоты женщины, пришедшей с мужчиной, гордо кричит о количестве денег и успехе, которые ОН имеет, пренебрежительно игнорировал маму-Женевьев и суетился вокруг Маргарет-дочери.