Палач любви и другие психотерапевтические истории

Не думаю, что мне приходилось когда-либо говорить более жестокие вещи, но, чтобы быть услышанным, я должен был выражаться настолько твердо и определенно, чтобы мои слова нельзя было исказить или забыть.

Не было сомнений, что мои слова попали в цель. Тельма перестала плакать и сидела как деревянная, все еще обдумывая мои слова. Через несколько минут я нарушил тяжелое молчание:

– Что вы чувствуете после моих слов, Тельма?

– Я больше не в состоянии ничего чувствовать. Больше нечего чувствовать. Мне остается только как-то доживать свои дни. Я словно окоченела.

– Восемь лет вы жили и чувствовали определенным образом, а сейчас внезапно за двадцать четыре часа все это вас покинуло. Ближайшие несколько дней вам будет не по себе. Вы будете чувствовать себя потерянной. Но это ожидаемо. Как это может быть иначе?

Я сказал так, потому что часто лучший способ избежать пагубной реакции – это предупредить о ней. Другой способ состоит в том, чтобы помочь пациенту отстраниться от нее и занять позицию наблюдателя. Поэтому я добавил:

– На этой неделе очень важно наблюдать и фиксировать ваше внутреннее состояние. Я хотел бы, чтобы вы проверяли свое состояние каждые четыре часа, когда вы бодрствуете, и записывали свои наблюдения. На следующей неделе мы их обсудим.

Но на следующей неделе Тельма впервые пропустила назначенное время. Ее муж позвонил, чтобы извиниться за жену, которая проспала, и мы договорились встретиться через два дня.

Когда я вышел в приемную, чтобы поздороваться с Тельмой, я был потрясен тем, как она постарела. Она опять была в своем зеленом спортивном костюме и, очевидно, не причесывалась, и не делала никаких попыток привести себя в порядок. Кроме того, ее впервые сопровождал муж, Гарри, высокий седой мужчина с большим мясистым носом, который сидел, сжимая в каждой руке по эспандеру. Я вспомнил слова Тельмы о том, что во время войны он был инструктором по рукопашному бою. Я вполне мог себе представить, как он душит кого-нибудь.

Мне показалось странным, что Гарри пришел вместе с ней. Несмотря на свой возраст, Тельма была в хорошей физической форме и всегда приезжала в мой офис самостоятельно. Мое любопытство подогрелось еще больше, когда она предупредила, что Гарри хочет со мной поговорить. Я виделся с ним до этого один раз: на третий или четвертый сеанс я пригласил их вместе на пятнадцатиминутную беседу – главным образом, чтобы посмотреть, что он за человек, и узнать, как их брак выглядит с его точки зрения. Раньше он никогда не просил о встрече со мной. Очевидно, случилось что-то важное. Я согласился поговорить с ним в течение последних десяти минут сессии с Тельмой, а также предупредил, что оставляю за собой право рассказать ей все о нашем разговоре.

Тельма выглядела измученной. Она тяжело опустилась в кресло и заговорила медленно, тихо и обреченно:

– Эта неделя была кошмаром. Сущий ад! Полагаю, моя навязчивость прошла или почти прошла. Я думала о Мэтью уже не девяносто, а менее двадцати процентов времени, и даже эти двадцать процентов отличались от обычных.

Но что я делала вместо этого? Ничего. Абсолютно ничего. Все, что я делаю, – это сплю или сижу и вздыхаю. Я вся иссушена, я больше не могу плакать. Гарри, который почти никогда не критикует меня, сказал вчера, когда я ковыряла свой обед, – я почти ничего не ела всю неделю: «Ты снова жалеешь себя?»

– Как бы вы объяснили то, что с вами происходит?

– Я как будто побывала на волшебном шоу, а теперь вышла на улицу. И здесь все совсем серое.

Я покрылся гусиной кожей. Раньше Тельма никогда не говорила метафорами. Это были как будто чьи-то чужие слова.

– Расскажите побольше о том, что вы чувствуете.

– Я чувствую себя старой, по-настоящему старой. Впервые я поняла, что мне семьдесят лет – семерка и ноль, – я старше, чем девяносто девять процентов людей вокруг. Я чувствую себя как зомби, мое горючее кончилось, моя жизнь пуста, это тупик. Мне осталось только доживать свои дни.

Эти слова были сказаны быстро, но на последнем предложении ритм замедлился. Потом она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Это само по себе было необычно, она редко даже просто смотрела на меня. Возможно, я ошибаюсь, но я думаю, что ее глаза говорили: «Ну что, теперь вы довольны?» Но я воздержался от комментариев в отношении ее взгляда.

– Все это случилось после нашей сессии с Мэтью. Что из произошедшего за этот час так потрясло вас?

– Какой я была дурой, что защищала его все эти восемь лет! – Гнев оживил Тельму. Она переложила на стол свою сумку, лежавшую у нее на коленях, и заговорила с большой силой:

– Какую награду я получила? Я вам скажу. Удар в зубы! Если бы я все годы не скрывала это от моих терапевтов, возможно, карты выпали бы иначе.

– Я не понимаю. Какой удар в зубы?

– Вы здесь были. Вы все видели. Вы видели его бессердечие. Он не сказал мне ни «здравствуй», ни «до свидания». Он не ответил на мои вопросы. Ну что ему стоило? Он так и не сказал, почему он порвал со мной!